Теория Фокса - [27]

— Пока что? Не может же он расти вечно?

— Да, действительно не может. Он растет, пока не начинает слишком сильно мешать выживанию. И обычно это происходит достаточно быстро, собственно, почему мы не видим женщин с трехметровыми ногами. Но в случае с хвостом почему-то он вырос до абсурдных размеров. Павлины каким-то образом умудряются с ним выживать. Половой отбор.

— И к чему эта теория?

— Потому что у полового отбора есть маленький секрет. Он очень странный, поэтому почти никто его не воспринимает всерьез. Но, тем не менее, он есть. И сколько всего он объясняет!

Я смотрел на неё выжидательно.

— Человеческий интеллект — это результат полового отбора. Точно также как и павлиний хвост.

— Ты хочешь сказать…

— Женщины создали интеллект.

Она наблюдала за мной, склонив голову немного набок, оценивая реакцию. Носок крокодилового стиллето нетерпеливо стучал по ножке стола.

Я пытался найти подходящий ответ, но ничего не приходило в голову.

— И что это означает?

— Некоторые самки человека предпочитали самцов с более развитым интеллектом, большим мозгом, если угодно, — объяснила она нетерпеливо. — Так же как самки павлинов предпочитали самцов с длинными хвостами. Интеллект — это хвост.

Я уставился на неё.

— Скажи, сколько интеллекта нужно падальщику, роющемуся в зарослях саванны?

— Падальщику?

— Большую часть своего эволюционного времени наш вид был падальщиком, пытающимся урвать остатки добычи больших хищников, а в свободное время бродящего в поисках всяких корешков, плодов и ягод. Зачем для этого интеллект? Куча животных с мозгом как у крысы и сейчас прекрасно справляется с этой нехитрой задачей. Так что ясно, что это не саванна, не окружающая среда заставили мозг так развиться.

— Заставили?

— Да, заставили. А ты думал, что такой огромный мозг развился сам по себе?

— Почему нет?

— Мозг требует безумно много энергии — не менее ста грамм сахара в день. А где ты в саванне найдешь его? Это редкая и ценная вещь. Так что бродить по равнине с полуторакилограммовым мозгом также трудно, как и летать в зарослях джунглей с двухметровым хвостом. А теперь скажи, что заставило человека обзавестись таким большим и затратным устройством там, где в нем не было необходимости?

— Самки?

— Женщины. По крайне мере, некоторые из нас. Мы выбирали мужчин по интеллекту. И, так же, как и павлиний хвост, мозг буквально взорвался в размерах. И, точно также как и павлиний хвост, интеллект абсолютно бесполезен для выживания.

— Но он не может быть бесполезен, — запротестовал я.

— В саванне он был бесполезен.

— Но он же был нужен, чтобы создавать орудия труда!

— Послушай, Джим, — сказала она, — если ты возьмешь мозг ученого из НАСА и мозг охотника-собирателя с какого-нибудь острова Папуа Новой Гвинеи, где они ещё сохранились, и покажешь их нейрохирургу, он не сможет определить разницу. За последнюю сотню тысяч лет мозг практически не изменился. А теперь скажи, на кой черт охотнику с каменным топором прибор, способный послать спутник на Юпитер или запустить ядерный реактор? Мозг охотника-собирателя, наш мозг, всегда был чересчур умным для задач, стоящихперед ним.

— Женщины создали интеллект? — я все никак не мог свыкнуться с мыслью.

— И именно поэтому героев нет. Наша доля в том, чтобы жить в плоском мире примитивных созданий.

— Доля?

— Женская доля. Выбирающие должны быть умней выбираемых. В этом наша трагедия — мы обречены копаться в куче посредственностей в поиске хоть чего-то стоящего. Когда ближе к концу жизни Дарвин обнаружил половой отбор, он сразу понял, что это даже более важно чем естественный отбор — открытие, за которое он известен. И старик оказался прав. Природа более не отбирает. Теперь отбором занимаются женщины.

Она пригубила вино, наслаждаясь вкусом.

— Итак, Джим, почему же тебя никто не выбрал?

Я отвел взгляд на серебристый кувшин, стоящий в нише над столом.

— Думаю, это вина Омара Хайяма.

— Причем тут этот рифмоплет?

— Он считал, что лучше быть одному, чем быть с не родным человеком, — сказал я и добавил, после паузы, — потому что иначе, когда ты наконец встретишь своего человека, не сможешь полюбить. И случится самая большая трагедия, которая только может случиться.

— Встретить, но не смочь полюбить…

— Растратить тепло души на не родного человека. Так он сказал в старой зеленой книжке, которую я нашел у себя под кроватью… В детстве я был странным. Не мог ходить. Все бегали играть во дворе, а я сидел у окна и смотрел. Все, что я мог делать — это наблюдать за людьми. И в какой-то момент вдруг начал замечать странные вещи. Я начал читать людей. И открыл, что они думают совсем не то, что говорят. Абсолютно не то. И сами часто об этом не догадываются… Потом, уже когда я смог ходить, знаешь, что я больше всего любил делать? Просто сидеть в каком-нибудь кафе и смотреть как люди разговаривают. Вот, например, кто-то сделал комплимент. Но его нижняя губа чуть поджата, так что и без детектора лжи понятно, что это неправда. — я вздохнул. — Вот так я научился разгадывать людей, и теперь мне нужно несколько минут, чтобы прочитать человека. Как книгу. Не нужно десять лет, чтобы понять, что это не родной человек. Вот так я и живу…