Теория диктатуры люмпен-пролетариата - [55]

«С первых же встреч с обвиняемыми меня поразило их крайне легкомысленное отношение к своему положению… Они совершенно не отдавали себе отчёта в своём положении. На мой вопрос, какого результата процесса они ждут для себя, один из обвиняемых (Матов) ответил, что ему, вероятно, придётся посидеть несколько месяцев, прежде чем он вернётся «на производство». Я счёл тяжёлым долгом защитника вывести их из этого заблуждения… Но со второго или третьего свидания они оба, весьма взволнованные, в особенности Матов, открылись мне, что их показания на дознании, подтверждённые – без опроса их по существу – следователю, не соответствуют действительности, что они их дали сперва вследствие того тяжёлого морального и физического состояния, в котором они находились, а потом – вследствие того, что они пришли к убеждению, что так именно нужно, чтобы они показывали, что этого от них требуют и ждут люди, которые лучше их знают, что нужно, и что в случае исполнения этого требования и удовлетворения этого ожидания они могут быть спокойны за свою судьбу и скоро будут возвращены на производство» (Шахтинский процесс 1928 г. 2011, с. 746 – 747).

И далее пишет в объяснительной записке защитник о том, что на собрании защитников подсудимых выяснилось, что «почти все сознавшиеся обвиняемые признались своим защитникам, что они ложно оговорили себя и других; что почти все они боятся сказать правду, так как опасаются, что этой правде суд не поверит; что один из обвиняемых, не признавший себя виновным, добивался у защитника ответа, не нужно ли ему оговорить себя и других, чтобы получить снисхождение, как другие.

Таким образом, не принимая пока формальных решений, совещание выяснило: что ложный самооговор и оговоры других оказались в данном процессе общим явлением; что правдивость этих утверждений обвиняемых ни у кого из присутствовавших не вызывает сомнении; что лёгкость самооговоров и оговоров объяснялась ошибочным представлением обвиняемых о последствиях этих самооговоров для них самих и для лиц, ими оговорённых; что защита не должна скрывать от обвиняемых истинного положения вещей, но вместе с тем не может взять на себя слишком тяжёлой ответственности дать тот или другой совет обвиняемым относительно линии поведения на суде и должно предоставить этот выбор обвиняемым, сохраняя на суде в этом отношении вполне самостоятельное положение.

Среди этих выводов во всяком случае ОДИН не вызывал сомнений: впечатление ПРАВДИВОСТИ, сделанных обвиняемыми заявлений, получилось у ВСЕХ присутствовавших, наблюдения каждого были проверены и подтвердились наблюдениями всех остальных» (Шахтинский процесс 1928 г. 2011, с. 749).

Сам Н. К. Муравьев в 1930 году был исключён из коллегии защитников и вплоть до своей смерти в 1936 году работал во Всесоюзном Обществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев, в котором возглавлял секцию старых политических защитников. Ему повезло – он умер естественной смертью…

Вот и ясна теперь причина самооговора людей на предварительном следствии этого процесса, вот и ясна причина того, почему на всех последующих громких «процессах» подсудимые так самозабвенно оговаривали себя и других, и старательно играли те роли, на которые их назначили люмпен-пролетарии из НКВД – им всем обещали, что после суда они «скоро будут возвращены на производство».

Мы знаем, что коллективизация страны привела СССР к массовому голоду, смертности от него и существенному снижению эффективности сельского хозяйства на многие десятилетия. И советские люди того времени также это знали и видели. Насильственное объединение крестьян в колхозы и обобществление их имущества, переход на новые неэффективные формы организации труда крестьян, привели к итогу, о котором предупреждали замечательные советские экономисты того времени – В.А.Базаров, А.А.Богданов, В.Г.Громан, Н.Д.Кондратьев, А.В.Чаянов, А.В.Штерн и другие. Значит, они и виноваты. И вот уже ГПУ сфабриковало новое «дело» – Трудовой крестьянской партии, в действительности никогда не существовавшей. И в эту партию следствие включило всех тех, кто протестовал против коллективизации – выдающихся экономистов, в первую очередь.

После того, как под пытками все арестованные признались в своём «вредительстве» в сельском хозяйстве и «дело» было готово к суду, Сталин посылает эти документы М.Горькому со словами: «Просьба – не принимать близко к сердцу содержимое этих документов и не волноваться. Герои документов не стоят того. К тому же есть на свете подлецы почище этих пакостников» (Власть и художественная интеллигенция 2002, с.142). И делает он это для того, чтобы возглавляемое Горьким писательское сообщество СССР поверило в обман и поддержало этот обман. Так и произошло. Писатели и журналисты клеймили позором участников этого несуществующего заговора.

Не отстали от писателей и экономисты, не подвергнутые репрессиям. Они тут же поспешили выпустить сборник материалов под названием «Кондратьевщина» (Кондратьевщина 1930). В этом сборнике нет ни одного факта вредительства или иных преступлений, даже нет обоснования ошибочности научных взглядов осуждаемых учёных. Авторы сборника, эти люмпен-пролетарии, оказавшиеся в науке, с упоением на разные лады играют со словами о контрреволюционной организации, возглавлявшейся «Кондратьевым, Чаяновым, Громаном, Сухановым, Макаровым, Дояренко и некоторыми другими, что является показателем того, что остатки элементов мелкобуржуазных партий в современный ответственейший и напряжённый момент социалистического строительства делают попытки буржуазно-помещичьей реставрации. В этой организации объединились остатки эсеров, меньшевиков, кадетов. Эти элементы, будучи в своей основе как партия разбиты и вытолкнуты Октябрьской революцией, делают новые попытки организоваться в политическую партию, производят смехотворную попытку обработать «правительство» (