Теория бессмертия - [42]

— Во-первых, на ноже вы вообще никаких отпечатков не обнаружили. Правильно я предполагаю? Молчите. Но, допустим, что на ноже вы обнаружили отпечатки Светланы Адамовны. Ну и что? Назовите мне хоть одну действительную причину, за что ей убивать Соколова? Серьезную, необходимую причину!

— А ты за что его убил?

— Ну, я услышал крик… Кинулся спасать. Я ни о чём даже не успел подумать. Всё произошло молниеносно… А вот любая трезвая женщина, тем более такая, как Светлана Адамовна, сначала хорошо подумает, а потом уже делает. Потому что она учитывает неизбежность наступления последствий. И она не может, даже теоретически, находиться в состоянии аффекта по отношению к Соколову.

Сиверин взял пачку сигарет, лежавшую с его краю стола. Голиков полез в карман за зажигалкой. Сиверин тут же положил пачку назад, на стол:

— Нет, нет. Я курить не буду… Но, если, как вы предполагаете, она тайно взяла нож из стола Васильевой с какой-то определённой целью, то на лицо преступный умысел. А вот это, уже ни в какие ворота не лезет. Тут должна быть очень серьёзная причина. Но её нет! И не может быть такой причины, которая бы заставила Светлану Адамовну попытаться убить Соколова. Кто он для неё? Зачем он ей?

— Она Соколова перепутала.

— С кем?

— С вами!

— Тогда Светлане Адамовне не избежать психиатрической экспертизы.

— Василий Владимирович, вам не шутит надо, а думать, думать и ещё раз думать. Вы должны всё-таки сознаться!

— Я сразу во всём сознался.

— Это не то.

— Ну, может быть, кто-то ещё был. Ведь Светлана Адамовна кого-то испугалась в темноте и закричала. Как она объяснила вам эту причину? Почему она закричала?

— Ей показалось, что кто-то дотронулся до неё в темноте.

— Ну вот, видите…

— Никто ничего не видел. Потому что лампочка в подъезде не горела… Да и не верю я в кого-то ещё. Против любого постороннего в этом деле у нас есть очень сильный аргумент — твой нож… Хотя, может, ты и прав — не против любого… В тот день Светлана Адамовна спрашивала у главного редактора про нечто странное.

— С вашей недоверчивостью, Александр Владимирович, любое действие интересующего вас субъекта можно объявить подозрительным или странным.

— Нет, нет, нет! Тут важны были обстоятельства, при которых появился этот вопрос. Да и сам вопрос, тоже, весьма любопытен.

Голиков замолчал, выждал долгую паузу, внимательно разглядывая Сиверина, потом со значением продолжил:

— В день покушения, утром, случилось так, что Соколов выходил из кабинета главного редактора, а Светлана Адамовна входила… И встретились они в тёмном тамбуре, двойные двери, знаете, такие… Так вот, столкнувшись с Соколовым в этом тамбуре, Светлана Адамовна, вдруг, испугалась и влетела в кабинет главного редактора такая возбуждённая, как будто за ней гнался пьяный гусар, а когда узнала от Евгения Антоновича, что это был всего лишь Соколов, стала спрашивать, кто ещё в редакции, или из постоянных посетителей носит такое же пальто. Выходит, испугалась-то она не Соколова, а его пальто… Ой, Николай Владимирович, что-то вы сильно побледнели… И пот вас прошиб!

— Сердце наверно…

Сиверин несколько раз глубоко вздохнул и потом, растирая рукой грудь, взволнованно заговорил:

— Вот вы, Николай Владимирович, про соколовское пальто мне сейчас рассказывали. А у меня это его пальто всё ещё перед глазами стоит. И нож торчит из пальто, прямо из спины… Вы не представляете, как это нехорошо. Больше всего в тот миг, хотелось мне, чтобы не было этого ножа, этого…

— Прошу прощения. — Голиков взглянул на часы, — Это ведь просто так. Мы сидели и разговаривали, без протокола, мы ждали. Конечно, если бы вы сообщили следствию что-нибудь стоящее, я бы протокольчик составил. А вот и Светлана Адамовна.

В дверь постучались. Голиков крикнул: «Входите, пожалуйста!», в комнату действительно вошла Светлана Адамовна.

Войдя в кабинет следователя, Светлана Адамовна быстро взглянула на Сиверина, потом сразу поймала взгляд Голикова, прошла и села на один из четырёх стульев против стола следователя. День был серый, и узкая комната выглядела мрачно. Вдоль правой стены, ближе к занавешенному снаружи решёткой окну, стоял стол следователя. Голиков сидел за столом, спиной к стене, слева окно, справа, вдоль стены два стула, на ближнем к нему сидел Сиверин. Дальше, у двери в углу сейф, точнее двухдверный металлический шкаф под бумаги, в углу напротив — маленький несуразный столик с зачехлённой пишущей машинкой, а назад от этого столика с пишущей машинкой, вдоль левой стены, до самого окна ничего не было, только эти четыре стула.

— Здравствуйте Светлана Адамовна. Я пригласил вас… — начал было Голиков, но Светлана Адамовна его перебила:

— На очную ставку по уголовному делу о нанесении поэту Соколову тяжкого телесного повреждения… Но я не вижу понятых, секретаря-машинистку, адвоката… Вообще мне непонятно… — Светлана Адамовна не закончила фразу, раскрыла сумочку, которую держала в руках, заглянула в неё, закрыла, бросила на соседний стул, встала, расстегнула шубу, снова села.

— Я всех их приглашу, Светлана Адамовна, но сначала я бы хотел с вами договориться о маленьком следственном эксперименте.