В нашей семье появился партизан. Можно, конечно, обозначить его и в кавычках: «партизан». А можно и по-другому, с большой буквы, — Партизан. Сначала он скрывался у нас дома, но это было недолго. Те, кому надо, напали на след, и он ушёл в лес.
Снаряжали всей семьей, даже срочно отремонтировали деда-прадеда охотничье ружье (а так-то когда бы еще починили, тем более что на всю огромную родню — ни одного охотничьего билета). Рано утром дядя Женя загрузил его с матерью в свою «Ниву» и отвез куда-то к лесам, а там мать, уже сама, никому не доверяя, отвела его в чащобу (мы-то все знали, что есть там укромное местечко, лесник ведь тоже какой-то родней нам приходится), завела она его в дебри и вроде бы напутствовала:
— Партизань теперь до поры до времени, раз уж так получилось.
Ну, а те, кому надо, прислали письменный ультиматум в том смысле, что если не явится к такому-то числу (недели полторы уже как прошло это число), то будет зачислен в дезертиры и дальше все, как полагается — трибунал, дисбат и прочие вехи в биографии и анкетах.
— А пошли бы они все в анальную бездну! — так выражаются у матери на работе, хотя какая там у них работа, если третий месяц почти весь их отдел в бесплатном отпуске. Мать по привычке так высказалась, оценив ультиматум. Но, оценив его еще раз, побежала консультироваться со знающими знакомыми, звонила, с кем-то договаривалась, встречалась, ходила на приемы, добывала справки, пока не вырвала новый ультиматум:
«…явиться… иначе… дезертир… трибунал…»
Вот только число там стояло будущее, и до судьбоносного решения оставалось у Кольки всего ничего — один день.
Колька — это и есть наш партизан. Мой старший брат.
И потому вновь собралась родня на общий семейный совет. Точнее, присутствовали самые близкие, а остальные — кто уже высказался заранее, кто готов был поучаствовать по телефону и сидел у себя дома (с одной стороны — удобно, а с другой — тоже вроде бы удобно?).
Все давно уже были психованные, на взводе, а последние дни особенно, и, наверное, поэтому, когда отец зацепился ногой за провод одного из моих спецприборов и чуть не опрокинул торшер, он, само собой, взорвался (отец, а не торшер):
— Убирай к чёртовой бабушке свои аппараты!
Мать сразу же принялась меня защищать:
— Ребенок увлекается техникой, историей, литературой… Вон телевизор починил…
— Ага, две детальки припаял, а четыре выбросил…
— И почти отличник…
— Ага, отличник, через каждую пятерку — двойка…
— Ничего, лишь бы школу окончил нормально, а в институт всего четыре экзамена…
Все знакомо-презнакомо, меня будто и нет здесь, перемывают мои бедные косточки в глаза и за глаза, а в этот мой предпоследний школьный год вовсю распоясались предки. «Ах, не поступишь — в армию заберут! Ох, зубри-учись, и чтоб всё сдал на пятерки, у нас нет миллионов на платную учёбу, мы даже на взятки не наскребём… Учись, а то — армия!»
Армия?!
Колька учился получше меня, весь наш домашний завал радио- и телеаппаратуры — это всё или почти всё от него, я, конечно, тоже добывал, но он-то с пятого класса, а я после восьмого; он-то чистый технарь, у него в каждой извилине по компьютеру, а у меня шалтай-болтай через раз; у него строгое логическое мышление, а у меня эмоциональное и размытое, вернее, размазанное по книжным полкам, на которых тусуются классика с фэнтэзи, Ромео с Юлькой и секс-бомбы с вампирами, а ещё и беллетристика.
Колька логично, четко, строго, математически точно рассчитал, куда ему поступать после школы, и его «компьютеры» наверняка не подвели бы… Но тут сработали другие «компьютеры». Во многих вузах военные кафедры по какому-то там приказу «приказали долго жить», как тот «дядя честных правил», и остался в городе только один институт, откуда в армию студентов не брали, а прямо там присваивали «лейтенанта», правда, если диплом получишь. И конкурс там сразу вырос в десять раз.
Колька и такой конкурс осилил бы.
Но, как сокрушалась мать, и «откуда у людей мешками деньги появились, вот прямо-таки мешками привозят на своих «мерседесах» и вываливают из багажников в приемную комиссию…»
Откуда что берется у людей — это понятно уже каждому. А Колька тогда то ли не понял, то ли не поверил. «Компьютеры» заверяют его, что он сдал экзамен на пять в кубе, а ему за столом дядечка-профессор ставит тройку. На другом экзамене добрая такая тетенька ставит ему четвёрку, а «компьютеры» возмущаются: «да ты ж сдал на пять в десятой степени!»
Колька, самой собой, ринулся на защиту родных извилин, но доказывать он умеет строго логично, а какая же логика у мешка, набитого купюрами, а не извилинами. И получилось: «… извините, до проходного балла он недобрал, к тому же он, извините снова, с претензиями на гениальность, с амбициями, знаете ли, а у нас не пансион для гениев…»
— Да чтоб их всех в анальную бездну! — мать это вымолвила, конечно, не в институте, а в своих кругах, так сказать, и не раз, и не два… Толку-то!
Колька до весны устроился в ателье по ремонту телеаппаратуры — во! Времечко было! Уж сколько мы наворовали оттуда запчастей дефицитных и по разрешению уволокли десятки устаревших «ящиков» — нам все сгодится, тут мы оба жадюги. Но, если по чести, то Колька все это с лихвой отработал, чуть ли не сутками сидел там с паяльником и тестерами — из интересу, а платили-то ему хренушки, временный же, до армии у них кантуется.
