Теоретические основы и методология полемики с протестантизмом - [36]
В обсуждении этого вопроса важно подчеркнуть антропологический минимализм присущий в целом протестантской традиции.[13] Поэтому протестантизму чуждо сущностно-энергийное мировосприятие, в рамках которого христианин может быть богодухновен и чудотворен в силу его причастности Христу, причастности божественным энергиям. Это есть ключ к разрешению вопроса о природе богодухновенности Писания и Предания.
Апостолы писали, пребывая в истине («во Христе» по ап. Павлу), и для их адресатов не было соблазном то, что они писали от себя: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна... «Видите, как много написал я вам своею рукою...» (Гал. 6,11); «уже второе послание пишу к вам» (2Пет. 3,1) и т.п. Само пребывание апостолов во Христе делает их слова богодухновенными. Не по той причине, что они помнят, что говорил Христос, а потому, что они стяжали «ум Христов» (1Кор. 2,16). Ап. Иоанн: «Вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас, но как самое сие помазание учит вас всему, и оно истинно и неложно, то, чему оно научило вас, в том и пребывайте» (1Ин. 2,27). Таким образом, христиане, как продолжатели тела Христова и духа апостольского являются не звеньями «испорченного телефона» и даже не добросовестными мемуаристами, а свободными причастниками истины. Христианам, ‘имеющим уверенность в Боге через Христа в способности от Бога быть письмом Христовым’ (ср. 2Кор. 3,2-7) дана возможность ‘по данной им от Бога благодати’ (ср. Рим. 15,15) говорить: «Ибо угодно Святому Духу и нам...» (Деян. 15,28) или «думаю, и я имею Духа Божия» (1Кор. 7,40). Они – энергия Духа Божия и тело Христово.
Напомним, что Мартин Лютер считал себя принципиальным последователем блаженного Августина. Августин же чрезмерно подчёркивал никчемность человеческой природы в споре с Пелагием, который, в свою очередь, настаивал на её самоценности. Именно отсюда и проистекает отрицание Лютером свободы человеческой воли и убеждение в неспособности наследников падшего Адама к синергии (соработничеству) с Богом. Таким образом, уже начиная с Лютера, протестантизм разуверился в добротности человеческой природы. Протестанты не доверяют человеку истину, предпочитая сохранять её в Книге. В притче о сеятеле Господь говорит ученикам, что «не всем дано вместить». Вот эти невинные (ибо Господь не порицает таковых), но не могущие вместить, помещают истину в книгу как в некое хранилище, думая, что так истина останется в безопасности от их неразумия.
Конечно, время от времени богословы Запада подчёркивают, что такой взгляд на природу богодухновенности не единственный для протестантизма: «Можно было бы предположить, что протестантизм – тексто-центричная религия подобная Исламу. Важно заметить с самого начала, что эта идея может ввести в заблуждение... В то время как некоторые очень консервативные протестанты относятся к Библии как к христианскому Корану, для большинства ясно, что Библия занимает особое место в христианской жизни более потому, что она свидетельствует об Иисусе Христе».[14] На заре протестантизма «Когда первое поколение протестантов говорило об "авторитете Библии", это понималось как авторитет воскресшего Христа, опосредованного и выраженного Библией».[15] Сейчас же, как мы видели выше, вопрос о Библии обсуждается как бы в отрыве от Христа. Такой тип богословствования возобладал в русском протестантизме. И хотя, люди утрамбованной, каменистой и тернистой почвы есть во всех религиях, но в Православной Церкви авторитет принадлежит святости душ преподобных, которым «дано знать тайны Царствия Божия» (Мк. 4,11), как бы ненаучно это ни звучало.
Истина, вверенная однажды святым (Иуд. 3), соблюдается человеком, пребывающим в теле Христовом. Как показывает исторический опыт, невозможно механически вывести истину ни от набожности, ни от грамотности, ни от их сочетания, иначе все грамотные и благочестивые принадлежали бы одной конфессии. Православному полемисту, указывая на достоинство человека в Боге, необходимо раскрыть ту истину, что если человек не может быть онтологически причастным истине, то никакая книга его вразумить не сможет по определению. При отрицании роли человека в придании Писанию истинного звучания невозможно говорить о религии людей, пребывающих в истине. Если люди только вторят Писанию, то они обладают не большим достоинством, чем компьютер, воспроизводящий правильные книги.
По причине недостатка антропологической глубины в рамках протестантского богословия невозможно объяснить генезис заблуждения и правоверия. Наши собеседники не имеют возможности объяснить факт, лежащий на поверхности: как, читая тот же Текст, один христианин приходит к истине, а другой (не менее умный и благочестивый) – к заблуждению? Православная антропология, в отличие от инославной, не вынуждается называть лицемерами или невнимательными тех, кто, читая Писание, понимает его иначе. Вначале должно быть приятие нового опыта, а затем обновлённое разумение Писаний. В меру причастности новому религиозному опыту и мировоззрению Писание способно дарить свой свет. Так, «неутверждённые [в новой религиозной парадигме, –
