Тени восторга - [53]
Консидайн открыл дверь, и они вошли. За дверью оказалась большая комната с высоким потолком. Здесь постоянно дул легкий нежный ветерок, как весной. Окон Роджер не увидел, хотя, возможно, их скрывали светло-желтые занавеси. Они легонько подрагивали от сквозняка, и Роджеру на мгновение показалось, будто за стенами под нежным ветром волнуются огромные поля нарциссов. Смутное ощущение прошло и оставило по себе мысль о солнце, прозрачном воздухе, пронизанном золотыми лучами, но мысль тут же исчезла, и он понял, что это всего лишь прекрасные занавеси, а сквозь них пробивается какой-то чудесный свет. Посреди комнаты стоял низкий диван, на нем неподвижно лежал человек. В углу на стуле сидел еще один человек. Он встал при их появлении.
Роджер вдруг узнал лежащего на диване. Он резко повернулся к Консидайну.
— Это ведь Нильсен? — спросил он.
Консидайн кивнул и обратился к наблюдавшему за мертвым:
— Никаких перемен?
— Никаких, сэр, — сказал тот. — Он не шевелился и не дышал.
— Прошло семь дней, — рассеянно сказал Консидайн и подошел к дивану, на котором лежал мертвец. Роджер последовал за ним, сердце его билось быстрее обычного. Чего… чего здесь ждут?
Казалось, Консидайн почувствовал невысказанный вопрос. Он произнес, все еще глядя на Нильсена:
— Мы ждем результата.
— Вы ждете, что он оживет?
— У него сильный дух, — задумчиво ответил Консидайн.
Он опустился на колени и внимательно посмотрел в глаза мертвеца. Роджер ждал, беспокойство его с каждой минутой росло. Этот человек страстно намеревался преуспеть в своей задаче, он собирался жить. Могла ли такая высокая и сильная цель нарушить законы, которые раньше преступали только боги и их сыновья? Лазарь, как гласит легенда, был вырван из рук смерти сверхъестественным милосердием, но во власти ли обычного человека победить смерть, победить законы природы? Был ли древний символизм тайн истинен, утверждая обратимость смерти? Было ли само сверхъестественное лишь отзвуком естественного, и могло ли в нем крыться нечто более того, что содержит естественное? Роджер вздрогнул. Ему показалось, что по лицу мертвеца прошел трепет. Консидайн замер на коленях и жестом подозвал наблюдателя. Тот быстро подошел и тоже встал на колени. Взгляды обоих сосредоточились на человеке, застывшем в смертной неподвижности. Нильсен был бледен, но эта бледность отличалась от той, что доводилось видеть Роджеру у мертвых. Роджеру показалось, что он опять уловил слабый трепет. «Это транс, это эпилепсия или еще что-то такое…» — лихорадочно подумал он. Но рядом был Консидайн, человек, как казалось Роджеру, не совершающий ошибок, и поэтому он тут же забыл о своих попытках объяснить необъяснимое разумными причинами.
Нильсен собирался умереть, в тот вечер в Хэмпстеде он был настроен очень решительно. Ни о каком розыгрыше речь не шла, человек готовился к серьезнейшему решению в жизни. И теперь его учитель стоял здесь на коленях, пытаясь помочь ученику в эксперименте, на который он сам пока не осмелился, занятый другими неотложными делами. Так в свое время папа помогал святому Франциску в деле более славном, чем то, которое делал сам. Роджер успокоил себя: если человек решился на такое, другой человек может наблюдать за попыткой. Это было его первым испытанием, и он его пройдет. Ему откроется знание, он наполнит себя опытом, кто знает, быть может, однажды и сам он будет лежать на такой же кушетке и ждать подобного… воскрешения?
Это… это началось. Веки отчетливо дрогнули. Взгляд Консидайна сосредоточился на них: он наклонился вперед, словно карауля первый проблеск возвращающегося сознания, готовясь встретить и поддержать его, чтобы оно не угасло снова. Мелкая дрожь пробежала по телу Нильсена. Кто мог сказать в этот момент — тьма или свет сотрясали его. Веки опять дрогнули, Роджер страстно желал, чтобы Нильсен открыл наконец глаза, хотя в них могло плескаться безумие или ужас, равно как сила и величие. А ведь в них могло отразиться и веселье… «весело, весело я заживу…». Нет, это, пожалуй, слишком! Не мог он вообразить такое: смерть, оседлавшая нетопыря и еще хохочущая при этом. Роджер взглянул на Консидайна, и на долю секунды глаза Консидайна вспыхнули в ответ. В них Роджер успел прочитать приказ, ободрение и напряженное ожидание. Он успокоился и стал ждать откровения.
Некоторое время казалось, что все кончено. Тело опять застыло. Роджер вдруг подумал, насколько бессмысленны все эти отвлеченные понятия: нет такой вещи, как смерть, есть лишь мертвые люди и мертвые вещи. Пытаясь смириться с наличием мертвецов, люди придумали для них общее название. Смерть как воображаемая личность могла быть пугающей, но рожденная воображением человека, сама становилась человеком. Но Смерть была совершенно другой. Не стоило поминать ни Азраила,[62] ни какое-нибудь другое бессмертное и бесплотное существо — только мертвые люди и мертвые вещи. «В тебя влюбился демон смерти»
