Тени восторга - [15]
События дурно влияли на финансовый рынок. Не способствовала стабильности и неопределенность с состоянием покойного мистера Розенберга. И главный раввин, и мистер Консидайн упорно молчали, равно как и оба наследника. В финансовых кругах воцарилось нездоровое напряжение. Нельзя сказать, что происходило что-то необычное, нет, казалось, не происходит вообще ничего. Но тишина стала тревожной. Никто не верил, что два престарелых приверженца кабалистики могут управлять обширными доходами Розенберга. Но, с другой стороны, и помешать им предпринимать любые действия никто не мог. Неемия и Иезекииль ходили в синагогу и обратно и больше никуда, хотя хорошо одетые незнакомцы в дорогих машинах появлялись в Хаундсдиче и проводили с ними долгое время. Эти визиты красочно расписывали газеты, и вскоре по Хаундсдичу покатились слухи о драгоценностях один другого невероятней. Волнения по поводу драгоценностей и волнения по поводу африканцев соперничали между собой, алчные глаза следили за евреями так же, как злые глаза следили за теми немногочисленными неграми, которых еще можно было увидеть в Ист-Энде. Вокруг них начало скапливаться зловещее возбуждение, сродни тому самому восторженному воображению, которое Верховный Исполнитель объявил истинным путем к желанному знанию.
Более естественное возбуждение, которое вряд ли одобрили бы оба верховных исполнителя — и африканский и местный, в роли которого выступал архиепископ, — охватило все пригороды, когда началась распродажа акций. Медленно, но верно цена акций концернов Розенберга начала падать. Поговаривали, что за всем этим кто-то стоит и что-то знает. Приступ паники охватил экономику, слившись с паникой, уже затронувшей окраинные области Южной Европы. В Англии испуганные голоса наводили справки по телефону, пока испуганные глаза следили за самолетами над Средиземным морем. Пелена неосознанного страха расползалась над страной и окутывала множество умов. Что-то лихорадило цивилизацию; так уже бывало и раньше, но теперь это «что-то» приняло полуосознанный образ чужеродных сил: летящих в небе негров, или евреев, изымающих свое золото из мировых хранилищ. С каждым днем волнение усиливалось. Отовсюду, словно тараканы из щелей, повылезали безвестные толкователи Откровения: старушки, отставные военные, а то и наиболее эксцентричные священнослужители дерзко заговорили о конце света. В Бирмингеме голый человек пробежал по улицам с криком, что видел огнь небесный, и, прыгнув на рельсы, был задавлен скорым поездом прежде, чем полиция смогла его схватить. «Адвентист в Бирмингеме сходит с ума», — прокомментировали вечерние газеты. В церквях становилось темно. Правительство неофициально предложило епископам не поощрять посещение прихожанами церквей. Епископы опубликовали пастырское послание, в котором, естественно, не смогли скрыть некоторое несогласие с правительством, из-за чего первая его часть, адресованная новообращенным, имела несколько насмешливый и угрожающий тон. Это еще больше усугубило положение. Неофиты, естественно, решили, что если Церковь может позволить себе такой тон, значит, она полагает себя в полной безопасности, что и подтверждала вторая часть пастырского послания, написанная вполне обыденным языком. Она начиналась со слов: «Дети, да любите друг друга»,[16] и продолжалась в том же духе, заканчиваясь другой цитатой: «Мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается».[17] В словах заключалось обещание чудесной безопасности, желанной для многих, и сэр Бернард поздравил Кейтнесса с более успешным распространением веры за последние десять дней, чем за предыдущие десять лет.
А тем временем и без того взбудораженный мир получил второе послание Верховного Исполнителя. После первого формального провозглашения «желаемого и предопределенного», «богах многих и едином», автор в новом тексте все так же высокопарно сокрушался о том, что власти Европы даже и не подумали ответить на предыдущее послание и явно не готовы вступать в какие-либо переговоры. Вместо этого они всеми доступными им способами готовятся к войне.
«Некоторые заметили, — говорилось далее в послании, — что африканские армии предприняли определенные действия в ответ на эту подготовку, но Верховный Исполнитель считает необходимым довести до сведения царственных особ и других лидеров государств, что простых защитных мер будет уже недостаточно. Если власти Европы намерены навязать Африке войну, Африка будет вынуждена объявить войну Европе. Учение, по праву рождения принадлежащее африканским народам и предлагаемое ими как послание надежды даже униженным и измученным людям белой расы, не навязывает человеку никаких принципов, если он не хочет претворять их в жизнь. Христиане Европы провозглашают великую, но непризнанную истину: кровь мучеников — основа Церкви. Африка знает этот принцип, понимает его и подчиняется ему. В высоких таинствах рождения и смерти, в напряженных духовных поисках Африка познала тайное предназначение человека. Народы нашего континента с восторгом предают себя как на ложе смерти, так и на ложе любви. Теперь Верховный Исполнитель призывает их к осознанному существованию.
Сюжет романа построен на основе великой загадки — колоды карт Таро. Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное толкование загадочным образам Старших Арканов.
Это — Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской.Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Старинный холм в местечке Баттл-Хилл, что под Лондоном, становится местом тяжелой битвы людей и призраков. Здесь соперничают между собой жизнь и смерть, ненависть и вожделение. Прошлое здесь пересекается с настоящим, и мертвецы оказываются живыми, а живые — мертвыми. Здесь бродят молчаливые двойники, по ночам повторяются сны, а сквозь разрывы облаков проглядывает подслеповатая луна, освещая путь к дому с недостроенной крышей, так похожему на чью-то жизнь…Английский поэт, теолог и романист Чарльз Уолтер Стэнсби Уильямс (1886–1945), наряду с Клайвом Льюисом и Джоном P.P.
Неведомые силы пытаются изменить мир в романе «Место льва». Земная твердь становится зыбью, бабочка способна убить, птеродактиль вламывается в обычный английский дом, а Лев, Феникс, Орел и Змея снова вступают в борьбу Начал. Человек должен найти место в этой схватке архетипов и определиться, на чьей стороне он будет постигать тайники своей души.
Два английских джентльмена решили поудить рыбу вдали от городского шума и суеты. Безымянная речушка привела их далеко на запад Ирландии к руинам старинного дома, гордо возвышавшегося над бездонной пропастью. Восхищенные такой красотой беспечные любители тишины и не подозревали, что дом этот стоит на границе миров, а в развалинах его обитают демоны…Уильям Хоуп Ходжсон (1877–1918) продолжает потрясать читателей силой своего «черного воображения», оказавшего большое влияние на многих классиков жанра мистики.