Тени в лабиринте - [22]

Односложно отвечая на вопросы, Баринов с глухой тоской думал: «Еще и издевается. Видать, совсем плохи мои дела. Но что ему известно?»

Когда с заполнением анкеты было покончено, Струков небрежно протянул арестованному лист бумаги.

– Теперь можете ознакомиться. По долгу службы ставлю вас в известность: чистосердечное признание смягчает меру наказания.

По мере того как Николай Михайлович сосредоточенно вникал в смысл написанного, его лицо покрывалось бисеринками холодного пота. Дочитав до конца, он возмущенно бросил бумагу на стол.

– Бред какой-то! Вы больше ничего не могли придумать? Вместо того, чтобы искать настоящих преступников, решили сделать меня козлом отпущения? Не выйдет, не на того напали! Я требую встречи с прокурором.

– Прекратите балаган, Баринов, – невозмутимо сказал подполковник, доставая из папки заключение экспертизы. – Вот прочтите. Нами точно установлено, что ваша машина останавливалась возле места преступления и затем на ней уехал убийца. Запираться дальше не советую, этим вы только отягчаете свою участь.

– Это уже интересно. Не постеснялись даже фальшивый документ состряпать. Зря старались, гражданин подполковник, моя машина две недели простояла в ремонте. Я ее третьего дня как забрал.

– А какого числа вы отдали машину в ремонт? – Струкова начало раздражать упрямство Баринова.

– Девятнадцатого октября, в пятницу.

– Вы ничего не путаете?

– Я никогда ничего не путаю. К тому же это легко проверить, – уверенно ответил Баринов.

Последние слова подозреваемого повергли Владимира Петровича в недоумение. Он рассчитывал, что сейчас Баринов начнет «усиленно» вспоминать, а потом скажет: «Ах, да! Я ошибся!» и назовет шестнадцатое или семнадцатое число, пытаясь создать себе алиби.

«Крепкий орешек, – с досадой подумал подполковник, – сразу не расколешь».

– Постарайтесь вспомнить, где вы были и чем занимались с вечера восемнадцатого до утра девятнадцатого октября, а точнее, до того момента, как вы отдали машину в ремонт?

– Секундочку… Вечером восемнадцатого я поехал в гости к одному знакомому, там я остался ночевать и уехал от него рано утром. Я заехал домой, позавтракал, привел себя в порядок и собрался на работу, но не смог завести машину. Тогда я позвонил в спецкомбинат, сообщил, что задержусь, остановил какой-то грузовик и попросил водителя отбуксировать мои «Жигули» на станцию техобслуживания. Вы удовлетворены?

– Не тот ли это, случайно, знакомый, у которого вы находились в прошлую ночь?

– Да, – Баринов удивленно взглянул на подполковника, – я был у Ивана Трофимовича Кормилина.

– Понятно, – протянул окончательно сбитый с толку Струков. «Как же так? Если Баринов говорит правду, у него железное алиби. Может, блефует, хочет оттянуть время? Нет, не похоже…»

– А мне по-прежнему непонятно… – начал было Баринов, но подполковник прервал его:

– Николай Михайлович, если я вас правильно понял, восемнадцатого октября вы приехали к Кормилицу на своей машине. Пока вы у него находились, кто-нибудь мог воспользоваться «Жигулями»?

– Это исключено, – быстро ответил Баринов.

Струкову пришло в голову, что они с Бариновым напоминают двух шахматистов, один из которых играет в своеобразные поддавки, предлагая попавшему в цугцванг противнику ухватиться за спасительную соломинку, а тот упорно не желает воспользоваться представившейся возможностью. «Или он глуп, или первоклассный актер, пытающийся выгородить сообщников, – подумал Владимир Петрович. – Ну ничего, посмотрим, что ты у меня сейчас запоешь!»

– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Моисеевым Петром Сергеевичем? – А кто это такой?

– Послушайте, Баринов, – разозлился Струков, – хватит ваньку валять! О вашем знакомстве с Моисеевым нам достоверно известно. До этого момента я еще склонен был вам верить, а теперь вижу, что вы просто выкручиваетесь.

– Клянусь вам, я не знаю, о ком идет речь.

– И с капитаном Сорокотягой вы, конечно, тоже не знакомы?

– С Сорокотягой? Не скажу, что мы близкие приятели, но с Николаем Андреевичем я знаком. Несколько лет назад он заказывал у нас памятник, по-моему, для матери. Знаете, когда постоянно сталкиваешься с человеческим горем, трудно отказать в посильной помощи.

– Разумеется, безвозмездно, – с сарказмом добавил подполковник.

Баринов никак не отреагировал на последнее замечание.

– А вам не приходилось самому обращаться к капитану за помощью?

– Что-то не припоминаю.

– Не скромничайте, Николай Михайлович, – Струков выдержал паузу. – Ладно, придется вам напомнить: вы просили его ускорить выдачу паспорта одному вашему приятелю, якобы взамен утерянного.

Баринов заерзал на месте.

– Да, действительно, совсем упустил из виду, был такой случай. Иван попросил меня оказать содействие в этом вопросе: какому-то его знакомому нужно было срочно трудоустроиться, а он потерял паспорт. Вот я и помог.

– Какой Иван?

– Кормилин. По-моему, ничего противозаконного я не совершил, наоборот, вернул обществу трудоспособного члена. А Моисеев он, Петров или Сидоров, я даже как-то и не поинтересовался. Передал товарищу капитану документы и все.

– Незаменимый вы человек, Николай Михайлович, как я погляжу, – задумчиво произнес Струков. – И капитану Сорокотяге вы не отказали в любезности, и Кормилину удружили, не говоря уже о совсем незнакомом вам Моисееве. И машиной вашей преступники каким-то непостижимым образом сумели воспользоваться. С таким нужным человеком просто грешно так вот взять, да и расстаться: а вдруг вы и нам на что сгодитесь?