Тени старого дома - [2]

Может показаться странным, но время это было веселое. Джо имел сильный темперамент и был легко возбудим, но никогда не дулся. Наши ссоры заканчивались смехом после того, как один из нас признавал абсурдность повода, и переходили в бурное, полное любви примирение. Это была сильная его черта – бурные примирения. Он добивался любви с нежностью и яростью, что выбивало меня из колеи. Его худшей чертой, как казалось мне тогда, было полное отсутствие интереса к чему-либо, кроме науки. Музыка навевала на него скуку. Произведения изобразительного искусства были для него предметами, заполняющими пустые места, – он не видел особой разницы между Рафаэлем и Норманом Роквеллом. Когда наши отношения только завязывались, он говорил, что не читал фантастики со второго курса. Поэзия? О да, единственное стихотворение, которое он декламировал, было: «Буянила компания мальчишек...» Я мечтала о возлюбленном, к которому могла бы обратиться со страстным ямбическим пентаметром Милэя или Вилая, если не самого Шекспира. Но у Джо были и достоинства.

Мы жили вместе только пару месяцев, когда Джо узнал, что искомый грант на это лето выделен. В тот вечер он ворвался, размахивая конвертом, улыбаясь во весь рот. Я знала о его ожидании. Мы часто говорили о субсидии, молились за нее, но никогда не думали, что он ее получит.

И как только я представляла это, у меня портилось настроение. Я не хотела, чтобы он получил ее.

Я пыталась соревноваться с ним в энтузиазме, бесконечно поздравляла его, прыгала от радости. Мне казалось, что я ошеломила его и что прыгала достаточно высоко. Но Джо сделал едкое замечание, я ответила, и у нас началась словесная перепалка. В заключение он обвинил меня в ревности и в том, что я хочу привязать его к себе завязками от передника, хотя я никогда не надевала передников.

Ссора закончилась объятиями и просьбами о прощении. Джо налил себе пива, и мы уселись на кушетку поговорить.

– Я тоже буду скучать без тебя, – сказал он, не глядя на меня.

– Я знаю, – пробормотала я. – Мне жаль, Джо, мне действительно жаль. Я знаю, какая это замечательная вещь. Бог мой, там, должно быть, было пятьсот кандидатов. Я, конечно, глупая.

– Прости, что покидаю тебя, – сказал Джо. – Я не могу выразить, как люблю тебя...

– О, не надо.

– Нет, послушай. У меня появилась великая идея. Едем со мной.

– Зачем? – уставилась я на него.

– Едем. Мы постараемся добыть денег, займем, если надо. Черт побери, Энн, с твоей помощью я могу натворить дел в два раза больше. Я всегда удивлялся, как мне удалось завершить работу только за три месяца. Это замечательное решение!

Это был наиболее романтический путь устройства наших дел. Но хотя эта мрачная мысль дошла до моего сознания, я вытеснила ее оттуда. Мы говорили не о романтике, мы говорили о двух взрослых людях, мучительно ищущих приемлемый выход.

– Это скверная идея, – сказала я. – Неужели ты думаешь, что я откажусь от своих летних планов и возьму на себя роль твоей секретарши? Залезать дальше в долги ради сомнительного удовольствия лицезреть твою работу по двенадцать часов в день, бегать взад-вперед с бумагами и приносить кофе?

У Джо вспыхнуло лицо и раздулись ноздри.

– Я предлагаю тебе способ провести вместе это лето. Я думал, что это важно для тебя.

– Да. Я догадываюсь, – сказала я, пристально разглядывая в задумчивости свои стиснутые руки. – Вопрос в том, насколько это важно для меня.

– Именно.

– Я подумаю об этом.

Я думала об этом раньше. Подумаю немного и в течение следующей недели.

Три месяца не такое уж долгое время, чтобы не подарить его тому, кого любишь. Однако принятие такого решения влекло за собой еще большее осложнение наших взаимоотношений. Если бы я поехала с Джо, это не было бы свободным подарком любви, это была бы уступка и капитуляция. Он же не шел на компромисс. Приняла бы я его предложение или нет, для него бы ничего не изменилось. Выбор был за мной. И не только в этой конкретной ситуации, но вообще до тех пор, пока мы будем вместе. Посвятить ли мне свою жизнь целиком Джо, готовя для него и убирая, воспитывая детей, печатая его бумаги и получая в награду надпись типа: «Эту книгу я посвящаю своей жене, печатавшей рукопись и внесшей ряд ценных замечаний»? Или же мне печатать собственные рукописи и самой писать подобные снисходительные посвящения?

Менее существенным, но тем не менее важным было то обстоятельство, что летом мне нужно было сделать кое-что еще. Кевин Блэклок был моим другом и коллегой. Так же как и я, он преподавал английский. И, подобно мне, был беден и амбициозен. Мы работали над книгой. Учебное пособие для высшей школы мало что давало для престижа, но нам очень нравилась наша работа, и мы надеялись заработать хоть немного денег. Нам хорошо работалось вместе, по крайней мере до того момента, как Джо вторгся в мою квартиру и в мою жизнь. Последние месяцы я видела Кевина не часто. Он воспринял мои многочисленные извинения вполне добродушно, заметив в заключение с улыбкой, являющейся одной из привлекательных его черт: «Я понимаю, Энн. Я сам был в такой ситуации. Забудем на время о книге. Мы вернемся к ней следующим летом».