Тени старинных замков - [121]

А что касается Острова Голосов, то он необитаем большую часть года. Порой они присылают сюда лодку с людьми за копрой, но все племя перебирается на Остров Голосов, только когда болеет рыба в лагуне у главного острова. А название остров получил из-за чудес, происходящих здесь. Похоже, берег океана населяют невидимые дьяволы; день и ночь они переговариваются между собой на непонятных языках. День и ночь вспыхивают и гаснут маленькие костры на берегу, а причину этих чудес еще никто не разгадал. Кеола поинтересовался, не случаются ли подобные чудеса на главном острове, и они ответили: нет, такого там никогда не бывает, да и на сотне островков, его окружающих, о таких чудесах не слыхивали. Чудесами славится только Остров Голосов. Поведали ему и о том, что костры видели и голоса слышали только на берегу океана и в прилегающем лесу, а у лагуны человек проживет две тысячи лет (если ему на роду написано) и ничто не причинит ему беспокойства, да и океанские дьяволы безобидны, если их обойдешь стороной. Лишь однажды вождь племени метнул копье туда, откуда слышался голос, и в тот же вечер упал с кокосовой пальмы и расшибся.

Кеола много размышлял наедине. Он понял, что будет в безопасности, когда племя вернется на главный остров, да и сейчас ему ничего не угрожает, если он будет держаться возле лагуны. И все же ему хотелось еще большего спокойствия. И он сказал верховному вождю, что он как-то жил на острове, где водилась нечисть, и тамошние жители нашли способ избавиться от этой напасти.

— В лесу росло дерево, — поведал Кеола вождю, — и туда наведывались дьяволы за листьями. И тогда люди спилили его, и дьяволы больше не появлялись в тех местах.

Его спросили, что это было за дерево, и Кеола указал на то, с которого собирал листья для Каламаке. Они сомневались, но идея была уж очень заманчива. Что ни вечер старейшины племени держали совет, но верховный вождь, хоть и был неробкого десятка, боялся будить лихо и каждый раз напоминал им о вожде, бросившем копье, и о постигнувшем его возмездии. Это сразу отрезвляло всех, и никто ничего не предпринимал.

Хоть затея и не удалась, Кеола был доволен и радовался жизни. Кроме всего прочего, он подобрел к жене, и она очень его полюбила. Как-то раз он вернулся в хижину и застал жену в слезах, горестно причитающей.

— В чем дело? — спросил Кеола. — Какая приключилась беда?

Но она ответила, что все в порядке. Той же ночью она разбудила Кеолу. Тускло горела лампа, но он все же заметил, что лицо у жены совсем убитое.

— Кеола, — начала она шепотом, — я хочу кое-что сказать тебе на ухо, чтобы нас никто не услышал. За два дня до того, как лодки подготовят к отплытию, уходи на берег океана и спрячься в лесной чаще. Мы заранее выберем это место — ты и я — и отнесем туда запас еды. Каждый вечер я буду проходить мимо, напевая. Но когда наступит вечер и ты не услышишь моей песни, знай: мы все покинули остров, тебе ничего не угрожает, и ты можешь выйти из укрытия.

У Кеолы душа ушла в пятки.

— О чем ты говоришь? — крикнул он. — Я не хочу жить с дьяволами! Я не хочу, чтоб меня бросили одного на острове! Я сплю и вижу покинуть этот остров!

— Ты никогда не покинешь его живым, мой бедный Кеола, — сказала жена. — Я раскрою тебе правду: мои соплеменники — людоеды, но держат это в тайне. А убьют они тебя до отъезда потому, что на южный остров заходят корабли, там и сейчас живет белый торговец в доме с верандой. Конечно, наш остров — чудесное место! Торговец привез бочки с мукой, а однажды в лагуну зашел французский военный корабль и всех угощали вином и галетами. Ах, мой бедный Кеола, как бы мне хотелось взять тебя с собой, ведь я люблю тебя, а наш остров — самый лучший на свете, если не считать Папеете.

Кеола до смерти перепугался. Он слышал рассказы о людоедах с южных островов, и они всегда вселяли в него страх, а теперь беда стучится к нему в дверь. Путешественники рассказывали и о повадках людоедов — как те холили и нежили человека, которого намеревались съесть: родная мать так не печется о своем любимчике. Вот и с ним так нянчатся — построили дом, кормили, поили, освободили от всякой работы, а старейшины и вожди обходились с ним как с важной персоной. Кеола лежа на кровати горевал о своей печальной участи и цепенел от страха.

На следующий день по обыкновению все были с ним очень любезны. Люди этого племени отличались красноречием, слагали стихи, шутили на пиршествах. Но Кеоле было теперь наплевать на их обходительность. Когда они садились есть, он шел в ближайший лесок и лежал там как мертвый.

На третий день жена пошла за ним в лес.

— Кеола, — сказала она, — если ты не будешь есть, тебя завтра убьют и сварят. Старейшины уже перешептываются. Они опасаются, что ты занемог и худеешь.

Злость закипела в душе Кеолы, он вскочил.

— Как будет, так и будет! — крикнул он в сердцах. — Я между двух огней. Раз уж мне суждено умереть, то чем скорей, тем лучше! А коли съедят, так пусть лучше черти, чем люди. Прощай! — И с этими словами Кеола направился на берег океана, а жена будто застыла на месте.

Берег был пустынный, ярко светило солнце. Ни один человек не повстречался Кеоле, однако всюду были следы и, куда бы он ни пошел, всюду слышал голоса, перешептывания; то тут, то там вспыхивали костерки и вскоре гасли. Говорили на всех языках — на французском, датском, русском, тамильском, китайском. Чародеи всех стран мира что-то нашептывали на ухо Кеоле. Раковины, лежавшие у него на пути, вдруг исчезали, а ведь ни одна живая душа их не поднимала. И дьявол перепугался бы, окажись он в такой компании, но Кеола поборол страх, он сам стремился к смерти. Когда вспыхивал костер, он кидался к нему, точно бык на красную тряпку. Но, перебросившись словами, невидимки забрасывали огонь песком. Так и не удалось Кеоле найти смерть в огне.