Тени старинных замков - [120]
Наконец капитан и его помощник ушли и Кеола остался один.
— Этот остров мне очень подходит, — решил он. — Торговые суда к нему не пристают, значит, и помощник здесь никогда не появится. Да и Каламаке в голову не придет искать меня так далеко от дома.
Кеола осторожно вел шхуну к берегу. Он старался сделать это как можно незаметнее, ведь беда с белыми в том, что им нельзя доверять, особенно помощнику капитана. Спят вроде бы мертвым сном или притворяются, а стоит парусу хлопнуть, они уж на ногах и носятся за тобой с линьком. И Кеола вел судно потихоньку. Но когда земля была уже близко, волны стали сильнее биться о борт.
Вдруг помощник вскочил.
— Ты что это делаешь? — заревел он. — Да ты мне судно на мель посадишь!
Он бросился к Кеоле, но тот ловко прыгнул за борт — в море, освещенное звездами. Когда он вынырнул, шхуна уже шла своим курсом, у штурвала стоял помощник капитана, и Кеоле даже слышал, как он ругался. У подветренного берега море было спокойное, к тому же вода была теплая. Кеола прихватил с собой матросский нож и не боялся акул. Деревья были уже совсем близко, и береговая линия образовала в этом месте что-то вроде гавани, куда его несло течением. Кеолу накрывало с головой, потом он всплывал снова, и перед глазами у него был полукруг гавани с пальмовыми деревьями. Кеола изумлялся, что никогда раньше не слышал о чудесном острове.
Пребывание Кеолы на острове делится на то время, когда он жил один и когда поселился с его обитателями. Сначала он повсюду искал людей, но так и не нашел никого в брошенной деревушке, только опустевшие дома да следы костровищ. Пепел был холодный, размытый дождями; некоторые хижины опрокинуты ураганом. Сначала Кеола и поселился в такой брошенной хижине. Он выточил себе дрель для получения огня трением, смастерил рыболовный крючок из раковины, рыбачил и жарил рыбу. На острове не было воды, и он взбирался на кокосовую пальму, срезал орехи и пил кокосовое молоко. Дни казались ему длинными, а ночи — страшными. Он сделал лампу из скорлупы ореха, выжал масло из зрелого плода, а фитилек скрутил из волокна пальмы. Как только спускалась ночь, он запирался в хижине, зажигал лампу и до утра не смыкал глаз, дрожа от страха. Не раз его посещала мысль, что уж лучше бы ему лежать на дне морском, пусть бы его косточки перекатывались вместе с другими.
Все это время он жил на берегу гавани, потому что хижины стояли на берегу, тут же росли пальмы, и сама лагуна изобиловала хорошей рыбой. Однажды он побывал на другом берегу, посмотрел на океан и вернулся потрясенный. Знакомый вид — сверкающий на ярком солнце песок, шумный прибой, разбросанные по берегу раковины — больно ранил Кеолу.
«Не может быть, — думал он, — все похоже как две капли воды. И откуда мне знать? Белые, хоть и притворяются, что знают, куда плывут, могут ошибиться, как и другие люди. Что, если мы плыли по кругу, и я сейчас совсем близко от Молокай, и другой берег острова — тот самый, на котором мой тесть собирал доллары?»
После этого случая он опасался ходить на берег океана.
Примерно через месяц вернулись хозяева деревни. Они приплыли в шести переполненных лодках. Эти славные люди говорили на языке, очень отличавшемся от языка его сородичей гавайцев, но многие слова совпадали и нетрудно было догадаться, о чем идет речь. Мужчины были очень вежливые, а женщины — добрые. Они оказали ему гостеприимство: построили хижину, дали жену; но больше всего он дивился тому, что его никогда не посылали на работу, как других молодых мужчин.
В новой жизни Кеолы было три периода — очень печальный, веселый, а потом наступил третий — когда во всем свете не было человека, обуянного страхом больше, чем Кеола.
Печалился Кеола из-за девушки, которую ему дали в жены. Он сомневался, тот ли это остров, на котором он побывал вместе с колдуном, та ли это речь, что он тогда слышал, но уж насчет жены никаких сомнений не было — ею оказалась та самая девушка, с плачем убежавшая от него в лесу. Он долго плавал, а мог сидеть себе в Молокай: ведь он бросил дом, жену, друзей, чтоб спастись от врага, а поселился в его охотничьем угодье, где колдун разгуливал невидимым. В это печальное для него время Кеола старался по возможности никуда не выходить из своей хижины на берегу лагуны.
Кеола сменил печаль на веселье, когда многое открылось ему из разговоров с женой и вождями племени. Сам Кеола в основном помалкивал. Он не очень-то доверял своим новым друзьям: уж слишком они были сладкоречивы, чтоб им целиком довериться. Он стал еще осторожнее, когда поближе узнал нового тестя. О себе Кеола мало чего рассказывал — имя, происхождение, то, что жил на Восьми Островах, упомянул о королевском дворце в Гонолулу, о том, что был первый друг короля и миссионеров. Но зато он сам постоянно задавал вопросы и многое узнал.
Остров, на котором он поселился, назывался Островом Голосов. Он принадлежал этому племени, но постоянно они жили на другом, южном, до которого нужно было плыть три часа. Там у них стояли более основательные дома, да и сам остров был богаче. Они разводили кур и свиней, лакомились яйцами, а торговые суда привозили им ром и табак. Оказалось, именно туда направлялась шхуна, с которой сбежал Кеола, и на южном острове умер помощник капитана. По их рассказам, шхуна причалила в плохое время: вся рыба в лагуне в это время ядовитая, стоит человеку съесть ее — он пухнет и умирает. Помощника капитана предупреждали об этом. Он видел, что лодки спущены на воду и люди готовятся к переезду на Остров Голосов. Но он был глупый белый, который верит только собственным побасенкам, а потому поймал больную рыбу, поджарил и съел, а потом весь раздулся и умер.
