Тени Радовара - [44]

Глава 25 Июнь, месяц спустя

Комбинезон на ней болтается. Йона потуже затягивает ремень. Лежащую перед ней на тарелке картофелину она давит вилкой и перемешивает с подливкой, больше напоминающей воду из канавы у них в деревне. Волокнистую фасоль режет как можно мельче. Съедает пару ложек и откладывает приборы в сторону.

– Отдавай.

Не поднимая тарелку со стола, Йона передвигает ее мальчику напротив. В считанные секунды он съедает всё подчистую. Комбинезон болтается на нем еще сильнее, чем на Йоне, хотя у него самый маленький размер. Андору десять лет, но и для своего возраста он маленький – еле-еле достает Йоне до подбородка.

Когда Йона увидела его в первый раз, он со своим чубчиком светлых волос был точь-в-точь похож на выпавшего из гнезда птенчика. Они встретились в ее первое утро в Мин-III. Йона собиралась развернуться и уйти, когда увидела, что в самом дальнем углу столовой, куда она пришла с подносом, уже кто-то сидит. Ей не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать и уж тем более заводить с кем бы то ни было дружбу. В этот раз исключений быть не должно. Что-что, а одно правило она усвоила хорошо: попробуешь завести в Радоваре друзей – наживешь себе проблем. Два раза она уже обожглась. И оба раза закончились предательством. Килиан. Нельзя верить человеку с такими красивыми синими глазами. Как она могла быть такой дурой? И Залман. Она до сих пор не может себе простить, что сдала его Флису, хоть Залман и уверял ее потом, что это был очень умный ход. Но после этого он больше никогда не называл ее девчушкой…

Так что в тот самый первый минус-день, когда Йона увидела спрятавшегося за колонну мальчика с тарелкой каши, она решила развернуться и поискать другое место. Но тут она заметила, какой надеждой блеснули его глаза. Его очки были перемотаны скотчем, а левая линза треснула. И Йона не смогла уйти. Но когда она уже поставила поднос на стол, мальчик сказал, что лучше ей сесть где-нибудь в другом месте.

– Со мной никто не хочет дружить, я приношу неудачу. Я всё время получаю минус-баллы и уже спустился с восьмого этажа В на шестой А.

– Мне друзья не нужны, – сказала Йона.

– Тогда всё в порядке, – ответил он. – Будем не-друзьями. Андор.

Он протянул ей руку, и Йона очень осторожно ее пожала. Наверное, у птичек такие же косточки. Того и гляди сломаются, если нажать посильнее. После завтрака она переложила свои вещи на нижний ярус кровати, где спал Андор, и с этого момента они стали не-дружить.

– Ты же понимаешь, что проведешь здесь не меньше чем полгода? – говорит Андор с набитым ртом. – Будешь так мало есть – не выдержишь.

– Я буду с нетерпением ждать завтрака.

Они оба криво улыбаются. Самый прожженный обитатель Мин-III с трудом может съесть полтарелки утренней каши с комками. На вкус она как клей, который застревает в горле. В первую неделю Йона еще пыталась раздавить комки ложкой, но скоро сдалась. Это бесполезно. Лучше разжевывать их, а потом быстро проглатывать, запивая водой. Оставлять кашу несъеденной нельзя. Йона попробовала пару дней обойтись без завтрака, но однажды в конце утренней смены упала в обморок. Падая, она зацепила с конвейера три комфона. Лантер, начальник производственного цеха номер четыре, не помог ей встать, а только проверил, не идет ли у нее кровь. Потом поднял с пола телефоны, покачал головой и сказал, что ему придется снять пятьдесят баллов. За каждый из них.

Так что теперь Йона пытается съесть ровно столько каши, чтобы протянуть до обеда. Тоже не фонтан, но липким тяжелым хлебом можно хотя бы набить желудок, чтобы не упасть во время дневной смены. К вечеру она так устает, что сил на еду уже не хватает. Но всё равно идет на ужин и съедает пять ложек, а иначе Андор отказывается доедать за ней.

В первую неделю в Мин-III Йона никак не могла забыть авокадо с креветками и спагетти с томатным соусом. Ни у конвейера, пока вставляла в комфоны аккумуляторы, ни в туалете, ни в кровати, когда выключали свет. Воспоминания всегда заканчивались одной и той же страшной картиной: мама говорит ей на ухо «прости», а Джимми с ухмылкой на лице запихивает себе в рот авокадо.

Она представляла, как бы они пожалели ее, если бы увидели, что здесь происходит. Как бы папа возмущался, как Джимми сказал бы, что собственноручно вытащит ее из этого минус-ада, с какой любовью посмотрела бы на нее мама и как захотела бы обнять. А Йона отстранилась бы от нее.

Но родители не догадываются, на что ее обрекли, и никогда этого не узнают. Уже в первый день Андор рассказал ей, что посещения в домах-минус запрещены, «так как вторжение в личное пространство детей может нарушить процесс перевоспитания». В своем первом письме домой – по воскресеньям всем полагалось их писать – Йона написала, что тут нет ни школы, ни спортивной площадки, а вместо этого она должна по десять часов в день вставлять аккумуляторы в комфоны. Что в общей спальне живут сто детей вместе, что еду невозможно есть. В тот вечер к ней пришла Минди, ее щеки пылали почти тем же цветом, что и волосы. К тому моменту Йона уже знала, что это плохой знак.

Минди разорвала письмо прямо у нее на глазах.