Тени на мосту Айои - [8]

Во время взлета я все время думал о чудовище в бомбовом отсеке: не отказали бы предохранители, а то угодишь на небо вместе с аэродромом!

Джеппсон. Примерно через час после взлета я спустился в бомбовый отсек. Там стояла приятная прохлада. Парсонсу и мне надо было поставить все на боевой взвод и снять предохранители, — я до сих пор их храню как сувениры. Потом снова можно было любоваться освещенным луной океаном. Каждый был занят своим делом. Кто-то напевал «Сентиментальное путешествие» — самую популярную песенку августа 1945 года.

Люис. Командир дремал. Иногда и я покидал свое кресло: машину на курсе держал автопилот.

Нашей основной целью была Хиросима, запасными — Кокура и Нагасаки.

Ван Кирк. Погода должна была решить, какой из этих городов нам предстояло избрать для бомбежки.

Кэрон. Радист ждал сигналов от трех «сверхкрепостей», летевших впереди для метеоразведки. А мне из хвостового отсека были видны два «Б-29», сопровождавших нас сзади. Один из них должен был вести фотосъемку, а другой — доставить к месту взрыва измерительную аппаратуру (из-за этих контейнеров японцам и показалось, что бомба была сброшена на парашюте).

Тиббетс. Кресло командира установлено впереди пилотского. Мне легко было дотянуться до плеча Ферреби. У нас с ним было заведено, что я держал штурвал до последних шестидесяти секунд, а потом он брал управление на себя.

Ферреби. Мы очень удачно, с первого захода, вышли на цель. Я видел ее издалека, так что моя задача была простой.

Нелсон. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.

Джеппсон. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.

Парсонс. Самолет встряхнуло так, будто прямо под нами разорвался зенитный снаряд.

Кэрон. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище: гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла весь город и растеклась в стороны, к подножиям холмов.

Джеппсон. У меня прямо-таки перехватило дух.

Шумард. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: «Это души японцев возносятся на небо».

Безер. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. «Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!» — раздался в микрофоне голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок, и мало кому удалось их прослушать.

Кэрон. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю об этом полете.

«Это похлеще, чем за четверть доллара съезжать на собственном заду с горы в парке Кони-Айланд», — пошутил я.

«Что ж, тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!» — засмеялся полковник.

«Придется подождать до получки!» — ответили мы хором.

Ван Кирк. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.

Ферреби. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.

Тиббетс. Никакие условные выражения, о которых мы договорились, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания.

Мишень по размеру

Бомбардир Ферреби наводил перекрестие прицела на самый центр хиросимской дельты, на мост Айои. Мост этот имеет форму буквы «Т». от середины главного пролета под прямым углом отведен другой мост, так как река Ота разделяется ниже на два рукава.

Эти-то два потока и омывают вытянутый клин, на котором теперь разбит Парк Мира. А напротив, у моста Айои, оставлен в неприкосновенности остов здания с оголенным куполом и пустыми глазницами окон — Атомный дом.

Памятник в центре парка задуман так, что человек, стоящий перед ним, как бы заглядывает в прошлое. Гигантское бетонное седло отделяет от взора нынешнюю Хиросиму. Под сводом виден лишь Вечный огонь, полыхающий позади памятника, а еще дальше в струях горячего воздуха зыбко колышется, словно изгибается от жара, оголенный купол Атомного дома.

Каждый год 6 августа в Парке Мира еще с рассвета заполняется людьми. Они молча стоят перед памятником, склонив обнаженные головы. Над безмолвной площадью неистовствует лишь хор цикад. Но вот глухо ударяет бронзовый колокол, ему вторят заводские сирены. И разом взлетают в небо сотни выпущенных на волю голубей, словно разнося на своих крыльях звуки хиросимского набата.

Произносятся речи, возлагаются венки: от мэра, от губернатора, от председателей обеих палат парламента, от премьер-министра. Но вся эта официальная церемония кажется лишь тонкой пленкой на поверхности бездонной чаши человеческого горя. Вслед за титулованными лицами в черных фраках с белыми траурными бантами к памятнику устремляется поток людей, потерявших в этот день родных и близких, ставших с этого дня сиротами или калеками. Хромой старьевщик с пустой корзиной добавляет к растущей груде венков и букетов свою одинокую хризантему. Две школьницы подводят старушку с траурным портретом на груди — портретом ее дочери и их матери.