Тени грядущего зла - [48]

И низкорослый отец, который теперь был очень высоким, медленно удалился.

Он не заметил, как обронил сигару, которую держал в руке, и она, рассыпав ливень искр, упала сквозь решетку.

Она лежала в яме, косясь своим единственным огненно-розовым глазом на Джима и Уилла, которые, переглянувшись, сообразили, наконец, погасить ее.

36

Оглядываясь по сторонам своими сумасшедшими, дико сверкающими глазами, Карлик шагал на юг по Майн-стрит.

Неожиданно он остановился, прокрутил в голове ленту недавно отснятого фильма, бегло просмотрел ее, изучая, заскулил и двинулся наощупь обратно сквозь лес ног, чтобы угодить Разрисованному Человеку, которому и шепот, и крик были слышны одинаково хорошо. Мистер Дак выслушал его и сорвался с места, оставив Карлика ковылять сзади.

Добежав до индейца у табачного магазина, Разрисованный Человек поспешно встал на колени. Вцепившись в стальную решетку, он вглядывался в яму.

Внизу валялись пожелтевшие клочья газет, мятые обертки от конфет, окурки и грязные комочки жевачек.

Крик бешенства застрял в горле мистера Дака.

— Вы что-то потеряли?

Мистер Тетли выглянул из-за прилавка.

Разрисованный Человек кивнул, сжимая решетку.

— Я вычищаю под решеткой раз в месяц и часто нахожу деньги, — сказал мистер Тетли. — Сколько вы потеряли? Десять центов? Пятнадцать? Полдоллара? Разрисованный Человек свирепо вскинул глаза.

В окошечке кассового аппарата выскочила маленькая огненно-красная табличка: «Закрыто».

37

Городские часы пробили семь.

Эхо от боя курантов прокатилось по темным залам библиотеки.

Затем послышался шорох, словно где-то в темноте упал осенний лист.

Это прошелестела перевернутая страница.

Далеко, в одном из похожих на пещеру хранилищ, склонившись к столу, освещенному лампой под травянисто-зеленым абажуром, сидел Чарльз Хэлоуэй, поджав губы и напрягая глаза, он листал страницы, выискивая в книгах нужные сведения. Он очень торопился, время от времени вглядываясь в осеннюю ночь, внимательно прислушиваясь к звукам с улицы. Затем возвращался к своим выпискам, вносил дополнения, наспех переписывал цитаты, что-то шепча себе под нос. Его голос усиливался, отражаясь от сводов библиотечных подвалов.

— Посмотрим-ка сюда!

— …сюда! — вторили ночные коридоры.

— Эта картина!

— …картина! — повторяли холлы.

— И эта!

— …эта… — шелестела, оседая, пыль.

Это был самый длинный день в его жизни. Он бродил среди толпы, вел расследование, следуя за парадом. Он сдерживался, чтобы не рассказать лишнего матери Джима и матери Уилла, он не хотел, чтобы они знали больше, чем можно было знать в счастливое воскресенье; а между тем он сталкивался в уличной толпе с Карликом, обменивался кивками с Тупицей и Пожирателем Огня, пробегая по темным аллеям, пытался понять, что же испугало его, когда он внезапно увидел яму под решеткой у табачного магазина и угадал, что мальчики спрятались там, и что тот, кто их ищет, уже совсем рядом.

Вместе с толпой любопытных он пошел в карнавальный городок, но не заходил в балаганы, не катался на карусели, он просто наблюдал за происходящим до самого захода солнца, и только в сумерках решился осмотреть холодные стекла Зеркального Лабиринта; вошел в них, как в загадочные воды, и остановился на таком расстоянии, чтобы его можно было вытянуть обратно, пока он не утонул. Весь мокрый, промерзший до костей, он, прежде чем окончательно стемнело, смешался с толпой, которая толкала и грела его, а затем увлекла в город к библиотеке, к очень важным сейчас книгам…

Он разложил их на круглом столе в читальном зале, получилось подобие огромных часов, по которым можно узнать, изучить это новое наступившее время. Круг за кругом он обходил этот огромный циферблат, круг за кругом, искоса поглядывая на пожелтевшие страницы, казавшиеся крыльями мертвых ночных бабочек, приколотых к дереву.

Здесь был портрет Князя Тьмы. Затем следовали фантастические наброски на тему искушений Святого Антония. Далее — несколько гравюр из цикла «Причуды» Джованни Батисты Брачелли, изображающие чудовищных гомункулусов, созданных алхимиками. На этом столе-циферблате без пяти минут двенадцать лежала рукопись доктора Фаустуса, на двух часах — «Магические знаки», на шести Чарльз Хэлоуэй перелистывал историю цирков, карнавалов, театров теней, кукольных театров, бродячих зверинцев, историю шутов, бродячих певцов, фокусников и магов. Еще здесь были «Законы Царства Духов», «Те, что вершат историю». На девяти часах: «Одержимый бесами», а выше лежали «Египетские приворотные зелья», и еще выше — книга «Муки проклятого», раскрытая на главе «Чары зеркал». Очень поздно, наверху циферблата этих литературных часов выделялись названия «Локомотивы и Поезда», «Мистерия Снов», «Между Полночью и Рассветом», «Шабаш Ведьм» и «Сделки с Дьяволом». Все это было разложено на столе. Он мог свободно рассматривать весь циферблат.

Но на этих часах не было стрелок.

Он не мог сказать, какой час жизни наступил для него, для мальчиков или для этого захолустного городишки. И в итоге, что же он должен делать?

Прибытие в три часа утра; фантастический стеклянный лабиринт; воскресный парад; высокий человек с кишащими на его потной коже картинками цвета голубых электрических искр; несколько капель крови, падающих сквозь решетку; два испуганных мальчика, смотрящих вверх из-под земли; и он сам, один в мавзолейной тишине, пытающийся разгадать эту головоломку…