Тени грядущего зла - [47]

Не такой уж он старый! — мысленно крикнул Уилл, быстро взглянув вверх, где Ведьма встала на решетку, и уже третья тень упала на спрятавшихся мальчишек, обдав их влажным лягушечьим холодом.

— …старый человек…

Мистер Хэлоуэй содрогнулся, словно несколько холодных ножей вонзилось ему в живот.

— …старый человек…старый человек… — повторяла Ведьма.

И умолкла.

— Ах… — в ноздрях ее ощетинились волоски. Она широко раскрыла рот, чтобы посмаковать воздух. — Ах…

Разрисованный Человек оживился.

— Подождите! — выдохнула цыганка.

Она царапала ногтями по воздуху, словно по невидимой классной доске, издавая ужасный звук.

Уилл почувствовал себя скулящей, воющей собакой.

Ее пальцы медленно сползали вниз, различая спектральные линии, на которые распадался свет. В следующий миг ее указательный палец мог бы ткнуть в тротуарную решетку, указывая: там! там!

Папа! — подумал Уилл. — Сделай что-нибудь!

Собравшийся было уходить, Разрисованный Человек теперь с наслаждением следил за слепой, но провидящей пылевой леди, так вовремя появившейся здесь.

— Сейчас… — пальцы Ведьмы зудели.

— Сейчас! — громко повторил отец Уилла.

Ведьма вздрогнула.

— Еще одну такую же превосходную сигару! — крикнул Чарльз Хэлоуэй, торжественно направляясь назад к прилавку табачного магазина.

— Тише… — прошипел Разрисованный Человек.

Мальчики поглядели вверх.

— Сейчас… — Ведьма принюхивалась к ветру.

— Видите ли, сигара погасла, нужно снова прикурить! — мистер Хэлоуэй сунул сигару в вечное голубое пламя.

— Помолчите… — сказал мистер Дак.

— Не желаете ли закурить? — спросил папа.

После этих, казалось бы, приветливых слов, скрывавших в действительности жестокую решимость, Ведьма вздрогнула, уронила ушибленную руку и принялась вытирать ее о платье; она словно протирала антенну, чтобы улучшить прием, она, стерев с руки пот, вновь вытянула ее по ветру.

— О-о-о! — с наслаждением проговорил отец Уилла, выпуская целое облако сигарного дыма. Оно плотной завесой окутало Ведьму.

— Кх-ха!… — закашлялась она.

— Дерьмо! — рявкнул Разрисованный Человек, но мальчишки не разобрали на кого — то ли на женщину, то ли на отца.

— Закуривайте, купил специально для вас! — мистер Хэлоуэй выпустил еще одну тучу дыма, вручил мистеру Даку сигару и зашагал прочь.

Ведьма разразилась громким чиханьем, отскочила и, пошатываясь, побрела в дальний конец площади.

Разрисованный Человек бросился было схватить папу за руку, увидев, что тот отошел уже довольно далеко; он был раздосадован, что позволил ему уйти, в то же время он не мог обойтись и без цыганки, и последовал за ней, и все это происходило в каком-то неловком и неожиданном расстройстве всего, что замышлялось и уже начало осуществляться. Следуя за цыганкой, он услышал голос Чарльза Хэлоуэя: «Всего хорошего, сэр!»

Напрасно, папа! — подумал Уилл.

Разрисованный Человек вернулся.

— Ваше имя, сэр? — резко спросил он.

Не говори ему! — подумал Уилл.

Отец Уилла с минуту раздумывал, затем вынул сигару изо рта, стряхнул пепел и спокойно сказал:

— Хэлоуэй. Работаю в библиотеке. Заходите, как будет время.

— Будьте уверены, мистер Хэлоуэй, обязательно зайду.

Ведьма поджидала его на углу.

Мистер Хэлоуэй поднял указательный палец, чтобы определить, куда дует ветер, и пустил на нее целую тучу табачного дыма.

Уходя, она угрожающе обернулась.

Разрисованный Человек плюнул и зашагал прочь, сжимая свои железные кулаки так, что на ладонях лопались и стирались чернильные портреты Джима и Уилла.

Наступила тишина.

Из-под решетки ни звука, и мистер Хэлоуэй подумал даже, не умерли ли мальчики от страха.

Раскрыв рот, Уилл пристально смотрел мокрыми глазами вверх и думал: черт побери, почему я не видел этого раньше?

Ведь папа высокий. Папа действительно очень высокий.

Чарльз Хэлоуэй все еще не решаясь взглянуть под решетку, невольно рассматривал маленькие красные кляксы, оставшиеся на тротуаре; они капали из кулаков исчезнувшего мистера Дака и отмечали его путь за угол. Он с удивлением присматривался к себе, удивляясь тому, что он сделал и обретая новую цель, которая сейчас, когда невероятный поступок был совершен, вызывала чувство двойственности и странной безмятежности. Он никому не мог бы объяснить, почему назвал свое настоящее имя, и сам еще не понимал истинного значения этого поступка. Взволнованный и возбужденный, разглядывая цифры на часах здания суда, он заговорил, и мальчики внизу слушали его:

— Ох, Джим, ох, Уилл, продолжается что-то непонятное. Вы можете сидеть там, под землей, до конца дня? Прячьтесь пока. Нам нужно время. С чего начать, когда происходит такое? Ведь не нарушен ни один закон, ни одна буква закона — вот в чем штука. И все же я чувствую, что этот месяц будет отмечен смертью и похоронами. Волосы встают дыбом. Прячьтесь, Джим и Уилл, прячьтесь. Я скажу нашим мамам, что вы получили работу на карнавале — это веское основание, чтобы не приходить домой. Оставайтесь тут до темноты, а в семь приходите в библиотеку. Я тем временем проверю полицейские отчеты по карнавалам, газетные сообщения, которые отыщутся в библиотеке, посмотрю книги, старые фолианты — все это может пригодиться. Бог даст, к тому времени, когда стемнеет и вы появитесь, я что-нибудь придумаю. Так что не беспокойтесь. Благословляю тебя, Джим. Благословляю тебя, Уилл.