Теневой клуб - [8]

Я придвинулся поближе к Шерил, как будто это могло прогнать мои тревоги.

— Ты и вправду ненавидишь Остина? — спросила она. Почти совсем стемнело, я уже практически не видел своей собеседницы — только едва различимый силуэт на фоне деревьев.

— Не знаю, — ответил я. — А ты и вправду ненавидишь Ребекку?

Шерил вздохнула. После долгого молчания она наконец произнесла:

— Не то чтобы ненавижу... Она же моя двоюродная сестра. Я, вообще-то, вроде как люблю её... Просто иногда, по-моему, ей нравится, когда я чувствую себя паршивым ничтожеством.

— А я вот знаю точно, что Остин от этого тащится.

— Ты действительно ненавидишь Остина, Джаред? — снова спросила она. И опять я, как в первый раз, сказал:

— Не знаю. — Я действительно не знал. — Как-то всё перепуталось...

Она опять надолго задумалась, а потом спросила — спокойно так, бесстрастно:

— Ты был бы счастлив, если бы Остин Пэйс уехал куда-нибудь очень далеко?

— Да, — ответил я.

— И ты был бы доволен, если бы с ним случилось что-то такое-эдакое и он не смог бы больше быстро бегать?

— Н-не думаю. Мне стало бы его жаль, наверно.

— А если бы он умер?

— Шерил, ну перестань!

— Извини, это был глупый вопрос.

И снова она впала в задумчивость. Что-то у неё было на уме, я это чётко просёк. Она вновь заговорила — очень тихо и медленно:

— Я знаю, в чём суть проблемы. В том, чтобы понять, ненавидишь ли ты его по-настоящему.

— Что?!

— Вопрос стоит так: если бы был способ... если бы это от тебя зависело... тебе бы хотелось, чтобы Остин Пэйс вообще никогда не рождался на свет?

Вот теперь меня прошиб озноб. Думаю, дело было не только в ночной прохладе. Что-то в этом крылось большее. Внутри, не снаружи. Потому что я знал ответ на этот вопрос, и он мне совсем не нравился.

— Так как? — настаивала она.

— Да, — прошептал я.

А Шерил прошептала в ответ:

— Я знаю, что ты чувствуешь.

Подул свежий ветерок, в кроне дерева над нашими головами зашелестели увядающие листья. Меня зазнобило сильнее. Если до этого момента мне было просто не по себе, то сейчас сделалось окончательно нехорошо. Словно повеяло чем-то потусторонним. Да, Шерил задала ужасный вопрос. Хотелось ли бы мне, чтобы Остин-Спесь никогда не родился на свет? Да. Да, хотелось. И как бы я ни ненавидел себя за это чувство, оно жило в самой глубине моей души, и с ним ничего нельзя было поделать. Мне стало страшно.

— Шерил... что-то мне тут не в кайф.

— Мне тоже, — ответила она.

— И вообще — холодно становится...

— Наверно, лучше зайти в дом.

Шерил спустилась первой, я — за ней.

— Ты тоже это почувствовал, да?

— Что-то мне расхотелось говорить об этом. Давай побеседуем о чём-нибудь более приятном.

Но ничего приятного в качестве темы разговора упорно не желало подворачиваться. Остаток вечера мы практически промолчали. Хорошее чувство, с которым мы залезали на дерево, пропало и так и не вернулось. Мы вошли в дом, минут десять посмотрели телик с братом Шерил, а потом я прыгнул на свой велосипед и отправился домой. Засел за уроки и попытался прогнать владевшее мной ощущение жути, закопавшись в первое в этом году домашнее задание.

Помогло. К утру ощущение исчезло. Я снова почувствовал, как вернулось моё прежнее «я», а то, что мы выяснили накануне о нас самих там, в хижине на дереве, перестало иметь какое-либо значение.

И это оказалось роковой ошибкой — не первой, и не последней. Нельзя было оставлять без внимания это ощущение неправильности сказанного! Этот режущий глаз алый сигнал тревоги, был наверняка послан нам свыше в качестве предупреждения. Только оба мы оказались слишком глупы, чтобы внять ему.

Огонь и боль

Народ начал крутиться около доски объявлений уже с утра. Легкоатлеты были не единственной командой, выбиравшей вчера капитана; поэтому каждый с нетерпением ждал, когда его тренер вывесит результаты голосования.

Меня среди этих нетерпеливых не было. Само собой, мне хотелось стать капитаном, но я старался об этом не думать. Чем больше думаешь, тем больше волнуешься, и к тому моменту, как появится объявление, весь истерзаешься. Лучше поразмыслить о чём-нибудь другом: например, о новых учителях, о старых друзьях, о том, что съесть на ланч — словом, о чём угодно, только не о команде бегунов и Остине Пэйсе с его миллиондолларовыми «аэропедами», которые никогда не пачкаются и выглядят так, будто явились прямиком с планеты Криптон или ещё откуда-то в этом же роде.

Я пришёл к доске и немного послонялся вокруг в ожидании звонка на классный час[5] — высматривал знакомых, которых не видел вчера. Да, за одно лето можно кардинально измениться. Чарли Гарсиас прибавил в росте дюймов шесть, у Эбби Сингер появились симпатичные выпуклости (если вы понимаете о чём я), а минимум половина моих приятелей избавились от брекетов. Я поболтал с Ральфи Шерманом[6]; тот рассказал, что за лето успел снять фильм в Голливуде. Ну, Ральфи всегда выдаёт такое, что обхохочешься — ни разу в жизни не сказал ни слова правды.

Вскоре я позабыл про команду и выборы, пришёл в хорошее настроение — такое хорошее, что даже поздоровался с Тайсоном Макгоу. Тот что-то буркнул в ответ, а через пять минут ввязался в драку с одним пацаном, не помню, как его зовут.