Тенета - [2]

— Вполне, — кивнул Ту-Ганн, — никто ничего не узнает про молоденького юмбаи и пожилого проангела, которых мы посетили сегодня. Однако отчёт по всем троим будет предоставлен вам в ближайшее время.

— Благодарю, — коротко кивнул Ларрил и повернулся к Ту-Ропу. — Что с сатианетами?

— Местоположение определялось по грэшерам. Патрули отправлены на сигналы и уже начали подтверждать физическое присутствие.

— Ту-Ганн, — Ларрил приблизил к губам туммер — ту уже покинул ячейку, — вам ещё понадобится осматривать тела в местах обнаружения?

— Нет, командор, — донёсся глуховатый голос ту. — Ваши ребята отсканировали всё вокруг с учетом возможных параметров. Больше мне ничего не нужно.

Проангел переключился на другой канал связи.

— Тоши, убирайте останки в Красном и Синем секторах. Думаю, не стоит напоминать, что это нужно делать незаметно?

— Последнее подтверждение, мой командор, — доложил Ту-Роп. — Местоположение всех сатианетов выявлено, наблюдение установлено.

— Отсканируй помещение, — Ларрил вздохнул. — А мне придётся сообщить Распорядителю Кри-Горну пренеприятнейшее известие…

Часть первая

Время текло неспешно, застилая полотно жизни долгими дорожками дней, оплетая лентами одиноких ночей. И не было желания вылечить раны, но не было боли, чтобы позволить себе забыть. К тоске по ушедшим прибавилась тоска по живым. Сердце — одинокий охотник, который следует тенью за тоской и всегда нагоняет.

Татьяна не сомневалась — нужно ли было то, что произошло? Минуты, проведённые с Ларрилом, вспоминала без улыбки, но и без слез, лишь сладко ныло внутри, и жар его поцелуев казался горечью.

Всё же странно оживать. Ощущать себя заново — сначала маленькими частями, а затем сложным, противоречивым существом, о котором то ли позабыла, то ли не знала никогда. Процесс оказался болезненным. В коконе горя было спокойнее. Не рвалось всполошенное сердце, новые эмоции не нарушали размеренного спокойствия истекающих мгновений. Она так долго выстраивала собственный скорбный мир под зелёным одеялом горя, что обрушившийся внезапно круговорот взбудораженных мыслей и неясных ощущений вызывал раздражение.

Теперь Татьяна дольше обычного плавала в бассейне Лу-Тана. Вода придавала сил и баюкала душевный покой в прохладных объятиях, вызывала странные, полусумрачные видения. Иногда Татьяна подолгу зависала у самого дня, наблюдая стремительные тёмные тела, проплывающие под закрытыми веками, лучи света, падавшие отвесно и расцвечивающие каких-то мелких, похожих на креветок, существ во все цвета радуги. Рекорд безвоздушного существования теперь составлял пять минут в неподвижности и четыре с половиной — в движении. Способности, неведомым образом переданные ей Лу-Таном, прогрессировали. Однажды, после очередной пробежки по коридорам станции, Татьяна медленно возвращалась к себе. Дышала глубоко, чтобы успокоить сердце. И вдруг поняла, как можно это сделать по-другому. Она представила себе, что лицо погружено в воду, и шум в ушах неожиданно стал стихать — кровь успокаивалась, сердце, взбудораженное тренировкой, переставало сердито ворочаться в груди. За минуту она вернула пульс в состоянии нормы, да так и застыла посередине коридра, удивляясь. Ранее, как и хотела, Татьяна провела глубокое сканирование своего организма, надеясь отыскать следы Лу-Танова вмешательства в её физиологию. Икринка ничего не обнаружила, кроме повышенной нейропроводимости мышечной ткани, как у спортсменов, участвующих в ежедневных тренировках. Загадка была сокрыта в лабиринте мозговых извилин. Возможно, глубинный сканнинг коры мозга помог бы её разгадать, но Татьяна никому не пожелала бы участия в такой процедуре.

Вечерами, после того как она уходила спать, коридоры станции заполняла какофония звуков. Э включал полное звукопоглощение в хозяйском секторе, а в остальном пространстве буйствовала земная музыка — царственная и дикая, прекрасная и агрессивная, мелодичная и непонятная. Управляющий Разум, одним махом вытянув музыкальную культуру со всех информационных спутников Земли, не делал разницы ни между жанрами, ни между исполнителями. Только Реквием пока оставался его единственной постоянной любовью. Даже в течение дня то тут, то там звучали величественные аккорды, и Татьяна так привыкла к ним, что перед каждой проводимой виртуальной операцией или манипуляцией просила Э проиграть тот или другой отрывок. Впрочем, манипуляции были не только виртуальные. Начался очередной виток «цикличности травматизма», как называл это старый крелл. Станцию наводнили пациенты с ушибами, вывихами, другими травмами или «болезнями невнимательности» — как определяла их для себя Татьяна. Например, одними из посетителей были пятеро д'хокков, отравившихся экзотическим для них и оттого неверно приготовленным продуктом из дальнего рукава галактики. Бедолаги были так плохи, что до М-63 просто бы не добрались. Потому они вывалились из Потока на ближайшем перекрестке, надеясь послать сигнал о помощи, и были при помощи МОД Лазарета транспортированы к станции, где подверглись поочередной процедуре глубокого промывания внутреннего вместилища и эндосмосу жизненной жидкости через Икринку. Пациентами д'хокки оказались замечательными. Они строго выполняли все процедуры, а в перерывах между ними послушно сидели в выделенных им двух секторах, иногда меняясь местами и напевая тихие, заунывные песни, похожие на бурчание голодных желудков. Что было не удивительно, ибо до полной очистки организма от токсинов Татьяна запретила им питаться чем бы то ни было, кроме пищи родного мира. Вскоре после д'хокков прибыл тот самый юмбаи, который когда-то мужественно терпел перевязку сломанной конечности. На финальном векторе жизненного пути, — так, во всяком случае поняла его Татьяна, настоявшая, чтобы он говорил на родном языке, — юмбаи Шаги решил связать свои щупальца с юммой Рисой, десятиногой «девушкой» нежно-сиреневого колора — цвета восходов и закатов Юмбы.