Тенеграф - [5]

У Арахона теперь перед глазами была его тень, раскинувшаяся по брусчатке во всей красе; с солнцем за спиною он старался не приближаться к теням других людей, по крайней мере не настолько, чтобы те почувствовали себя задетыми.

Вскоре на аллее появилось несколько дневных экипажей с возницами, прятавшимися в деревянных будках, и кабинами с плотно зашторенными окнами. Влекли их прекрасные кони, тщательно обрезанные от теней лучшими тенемастерами.

Вскоре И’Барратора оказался под внешней стеной Треснувшего Купола, где свернул в узкую улочку, ведшую к порту. В шляпе, надвинутой низко на лоб, укрывая под ней лицо, он старался не бросаться в глаза. Ибо это была не просто утренняя прогулка. Хотя мужчина оставил рабочую одежду под дверьми вдовы, он шел завершить то, что не удалось ему сделать ночью.

К счастью, лишь раз на глаза ему попалось знакомое лицо — его ученик, который играл в кости с несколькими заросшими детинами на ступенях у таверны. И’Барратора склонил голову. Последнее, чего бы он хотел, это чтобы кто-то узнал его сейчас и засыпал вопросами.

Его присутствие в этом месте и в это время могло бы вызвать подозрения. Все знали, что дни он проводит дома или дает уроки. Арахон И’Барратора, подобно многим старым мастерам рапиры, содержал фехтовальную школу.

Не была это лучшая из школ. Стенами ей служили стены Переулка Криков, улочки, славной нелегальными поединками, крышей — растянутый между домами старый парус, в тени которого можно было тренироваться в безопасности. Школе нечем было привлекать учеников из богатых родов. К тому же И’Барратора, хотя и пользующийся уважением в определенных кругах, никогда не обладал славой великого фехтовальщика. Чтобы именоваться таковым, надлежало оскорбить кого-то на королевском балу, выиграть громкий поединок, участвовать в фехтовальном турнире в цветах знатного рода, а в свободные минуты в окружении соратников и прихлебателей прогуливаться по городу в дублете из заморского шелка и в шляпе с пером. Рапира его должна была быть с рукоятью из серебра и слоновой кости, ножны — серебром окованы, а клинок — с клеймом известного ремесленника. В то время как Арахон не выносил чванства и известности.

Патроны, для которых он работал, ценили его именно по этой причине. Он никогда не задавался, а рубаки, с которыми он скрещивал клинки, не могли рассказать о его умениях никому, кроме донны Родрихи, когда аккуратными ладонями она стягивала с них одежды в холодных подвалах гарнизона.

Уже одно это делало И’Барратору не лучшей кандидатурой на звание мастера модной фехтовальной школы. Однако школы славились не только именами менторов, но и названиями фехтовальных трактатов, по которым в них обучали, как и секретными уколами, которые можно было из них узнать. Зал Фернанда Руиса специализировался на Прикосновении Колибри, школа братьев Травиллетов — на Серивском Поцелуе, еще были Рокировка Эклезиарха и Демивольт Одинокого Блеска — сто кровавых смертей, заключенные в поэтические названия.

И’Барратора знал три удара, которые были настолько трудны и малоизвестны, что могли считаться секретными. Первый, Укол Королевы, был славным маневром Иниго Вальквезара, с подробностями описанным вкупе с тремя рисунками в трактате «Танец железа». Увы, книга сия не была достаточно редкой, и несколько копий ее находилось в Сериве. Укол этот не мог привести к И’Барраторе многих адептов.

Из двух прочих секретных атак одна была слишком сложной, чтобы обучить ей кого-то, кто не провел всю жизнь с рапирой в руках. Вторая же была слишком рискованной, а если удавалось ее исполнить — настолько кровавой, что благороднорожденные тотчас презрели бы ее. К тому же И’Барратора придумал ее сам — пришла она к нему во сне, а значит, была личной собственностью кавалера, с которой тот не намеревался расставаться. Мысленно называл он ее Ударом Белого Скорпиона. Порой, когда Арахон выпивал многовато вина, любил он помечтать, что когда-нибудь соберет достаточно золота, чтобы купить поместье где-нибудь на сухих холмах вокруг Серивы и осесть там в покое. В этих мечтаниях, в тишине жаркого полдня, он работал над книгой — чудесным фехтовальным трактатом, центром которого должно было стать описание его прекрасного удара.

Раскрыть его преждевременно чужим людям — означало предать собственную мечту, даже если, протрезвев, кавалер глубоко ее стыдился.

Все эти причины привели к тому, что было у него едва лишь восемь учеников, в большинстве своем — слабо одаренные сыновья ремесленников либо провинциальных дворян. Он не готовил их ни к профессии, ни к тому, чтобы стали они славными поединщиками. Учил их только как не погибнуть, непростым секретам la destreza посвящая столько же времени, сколько и поучениям, как в различных ситуациях избежать схватки либо отыскать достойный способ бегства. Лишь изредка ему попадался некто настолько способный, что И’Барратора делился с ним большей частью своего опыта. В последнее время одному ученику он доверял настолько, что даже взял его с собой на важное задание.

Теперь же он не мог себе этого простить.

Искривленное в агонии лицо Ариего все время вставало у него перед глазами, когда он, в тишине и жаре серивского полудня, шагал в сторону моря.