Тень Желтого дракона - [82]

— Стойте на месте! — крикнул им один из чакиров. Те остановились.

— Они знают наш язык! — сказал чакир своим товарищам.

— Посланцы к ихшиду! — еле донеслось до ушей чакиров.

С разрешения ихшида ворота кента приоткрылись, и посланцы ханьцев вошли.

— Я уйгур, по-ихнему гаогюец, — начал толмач. — Верьте мне, я хочу вам помочь. Я пришел, чтобы остаться у вас. А они не послы, они лазутчики. Вот этот, — толмач показал левой рукой на ханьца, — сяовэй, по-вашему тысячник, а те двое — буцюи, по-вашему ясаулы-охранники.

— Посланец — это гость! — прервал толмача Модтай. — А гостей в Давани сначала угощают. Мы поговорим позже.

Царедворец отвел ханьцев и толмача в помещение рядом с тронной залой. Модтай хотел показать лазутчикам, что осажденный город не испытывает нехватки продовольствия. Кроме того, отсрочка давала возможность посоветоваться. Даваньцы решили, что у толмача, неожиданно предложившего им свои услуги, свои счеты с ханьцами и ему можно поверить, но глаз с него лучше не спускать. Если он окажется истинным другом, то сможет оказать хорошую помощь. А чтобы подосланные лазутчики ничего не выведали, с ними не следует вообще вступать в разговор, надо отправить их обратно ни с чем. Кундузбек объявил ханьцам, что ихшиду не о чем разговаривать с посланниками вероломного врага, и чакиры тотчас же увели их к главным воротам, чтобы выпустить из города. Перебежчик же был вызван к ихшиду.

Переступя порог сводчатой тронной залы, толмач поклонился до земли. Около трона сидели несколько беков.

— Что вас вынудило перейти к нам? — спросил Кундузбек.

Толмач ждал такого вопроса, но все же смутился.

— Я родился на берегах реки Урхун, — заговорил он, не зная с чего начать. — Молодость моя прошла у отрогов Хангайских гор. Там жило много чинжинов, попавших в плен, когда шэнбины нападали на хуннов. Они сеяли просо, репу, морковь. С детства я играл с их сыновьями и выучил их язык. Лет семнадцать назад ханьцы вновь пошли войной на хуннов и окружили орду шаньюя. Я тоже бился с ними. Но шаньюй был побежден, чинжины взяли нас в плен и погнали строить Чанчэн — Длинную стену. Потом нескольких молодых парней, знавших язык чинжинов, отправили в Чанъань.

— Ближе к делу! — остановил его Кундузбек, прочтя во взгляде Модтая нетерпение. — Кому сейчас нужны такие подробности!

— Я уже подхожу к самой сути, — заторопился толмач. — Нас обучили читать и писать по-циньски. О странах захода нам рассказывал человек по имени Таньи-фу.

— Тот самый Таньи-фу…

— Да, тот самый Таньихуннугань-фу, что был у вас вместе с послом Чжан Цянем, — подхватил толмач. — Из нас готовили толмачей для войска. Я чем-то понравился Таньи-фу, он часто приглашал меня к себе домой. Когда мы сблизились, Таньи-фу однажды раскрыл мне свое сердце. Он сожалел, что вынужден служить Сыну Неба. Оказывается, ему было сказано, что он поедет толмачом и помощником Чжан Цяня в страны захода, чтобы открыть туда Длинную караванную дорогу. Однако потом он убедился, что посольство Чжан Цяня имело иные цели. Оно должно было разведать пути к дальним странам, которые император хотел присоединить к Поднебесной. Послам Сына Неба поручено было также чинить раздоры между правителями этих стран. Таньи-фу говорил мне, что его глаза открылись слишком поздно! Он был очень одинок… Когда в комнату входила его жена — чинжинка, он тут же менял разговор и начинал превозносить Сына Неба за его отеческое попечение о варварских племенах и народах. Но как только она удалялась, Таньи-фу возвращался к прежней теме. Он горячо убеждал меня, что хунны, уйгуры, юечжи, усуни, даваньцы, кангюи, аланы — все это родственные народы, они понимают друг друга без толмача, потому что говорят лишь на различных говорах одного большого общего языка. Все эти народы происходят от единого корня, и всякая война между ними — братоубийство. Кок Тенгри не простит такого греха! Оттого Таньи-фу и сожалел, что служил Сыну Неба. Он говорил, что сам погряз в грехах, вся его жизнь прошла в заблуждении, но что он стар и уже ничего не может исправить. Потому-то он часто повторял мне: «Мои ошибки должен исправить ты!»

— Таньи-фу жив? — спросил сам ихшид, с интересом слушавший рассказ толмача.

— Нет, умер… Его убили…

— Дело известное! — понимающе кивнул Кундузбек.

— Позднее я узнал, что Таньи-фу вел такие же разговоры и с другими своими учениками. Один из них выдал его. Каким-то образом Таньи-фу заблаговременно узнал об этом. Он позвал меня и сказал: «Иди и тоже донеси на меня!» Я с негодованием отказался. Он настаивал: «Все равно на днях меня убьют, а ты должен остаться в живых!» Я сказал, что скорее умру, чем предам учителя. Таньи-фу рассердился: «Ты, оказывается, глупец! Можно ли швыряться жизнью зря? Скоро тебе представится возможность умереть с пользой для людей!» Тогда я согласился…

Толмач умолк. В его глазах стояли слезы.

— Выходит, Таньи-фу был уверен, что вас обязательно пошлют сюда, в Давань? — полюбопытствовал Кундузбек.

— Он все время говорил, что шэнбины пойдут в страны захода и им не обойтись без толмачей. Он это хорошо знал! Но он не говорил мне, что я обязательно попаду в Давань. Привела меня к вам судьба, веление Кок Тенгри! Я и сам убедился, что все мы — хунны, уйгуры, даваньцы — один большой народ, только принадлежим к разным аймакам и огушам.