Тень Желтого дракона - [77]
Когда суматоха утихла и беки вернулись на свои места, заутар негромко обратился к присутствующим:
— Кого посадим на трон?
— Модтая! Праворучного! — единодушно решили беки.
Так произошла смена власти. По знаку заутара Модтай встал с места и сухо сказал, что принимает титул ихшида. Все понимали, что в этой обстановке не было ни времени, ни необходимости соблюдать все ритуалы. Беки так же единодушно избрали предводителем войска Чагрибека.
Весть о том, что Мугува свергнут с престола, со скоростью горного воющего ветра облетела все переулки, глинобитные хижины и бойницы осажденного внутреннего кента. Народ судачил о провинностях старого ихшида Му-гувы, прибавляя даже такое, о чем не было и речи на тайном совете:
— Ихшид не разрешил продавать аргамаков чинжинам, поэтому они пошли на нас войной!
— Он не давал прозрачного масла для изготовления факелов!
— Поспешил укрыть своих коней в Арке, а людей оставил на погибель!
Те, кто присутствовал на тайном совете, опровергали такие обвинения. Но в одном сходились все — и знатные беки, и простые даваньцы, которым преступления ихшида были известны только понаслышке: Мугува был свергнут с престола за свою самоуверенность и надменность.
Глава пятая
ПОРУЧЕНИЕ БЕКУ КАНДА
На рассвете, когда начался восьмой день осады Эрши, Модтай впервые неуверенно сел на трон, сделанный из бадахшанской яшмы. Несколько беков, собранных по неотложным делам, пожелали новому ихшиду удачи. Отпустив их с поручениями, Модтай встал, поспешно отошел от трона и издали, повернувшись, посмотрел на него. Исполнилась мечта всей жизни праворучного! Неужели это не сон?! И почему тогда Модтаю не хочется сидеть на этом троне? Ему все кажется, что на нем лежит какое-то проклятие. Прежний хозяин трона кончил плохо. А с новым что будет? Можно ли предсказать его судьбу? До сих пор Модтаю было не на что жаловаться. Он родился в доме бека. Будучи главой огуша аргу, он стал праворучным, а теперь наконец и ихшидом Давани! Да, но, может быть, именно в этом его беда? В какое время и при каких обстоятельствах он сел на трон? Ведь не было бы здесь ханьцев — и Мугува продолжал бы спокойно сидеть на нем. Значит, не надо пугаться трона, нет на нем никакого проклятия. Беда пришла извне, она там, за стеной. Надо прогнать захватчиков, очистить от них Давань! Вот тогда и трон не принесет ему несчастья! А если неудача? Тогда весь его род будет опозорен навеки…
Модтай даже потряс головой. Обо всем этом нужно было подумать вчера, прежде чем принять титул ихшида. Он и вчера колебался, но заутар, Кундузбек и некоторые из влиятельных беков депар и кентов убеждали его, что это крайне необходимо. Заутар сказал, что в Эрши нынче, кроме Модтая, нет другого человека, способного выдержать груз свалившихся на Давань несчастий. Да и сам Модтай прекрасно знал это. Поэтому он и принял трон. К чему же теперь сомнения? Модтай силился отогнать их от себя, по они наваливались вновь и вновь. Ведь он находится в осажденном, зажатом в тиски кенте, когда часть страны растоптана, а другая отрезана от Эрши! Что же делать? Выйти и сдаться врагу? Унижаясь, просить милости Сына Неба? «Нет, нет, никогда!» — Модтай устыдился этой мысли. Будучи праворучным, он всегда чувствовал себя уверенно. Почему же теперь такая нерешительность? Не потому ли, что вся ответственность лежит сейчас на его плечах? Неужели ему предназначено Ахурамаздой быть только праворучным, вторым человеком в стране? Нет, он создан, чтоб стать ихшидом! Ахурамазда дал ему смелых сыновей, чтобы род его предводительствовал чакирами, защищал страну от врагов и чтобы его дети и внуки сидели на тропе! Ведь трус, как бы он ни был умен, не достоин властвовать Даванью. А Модтай не трус, он готов жизнь свою отдать за Давань. Он умеет биться с врагами и сделает все возможное, даже невозможное для их изгнания… Модтай решительно шагнул к тропу и решительно опустился на него.
Опершись на правый подлокотник, Модтай продолжал думать. Теперь его занимали причины неудачи старого ихшида. Ночью на совете говорилось лишь об ошибках Мугувы, но никто не пытался понять, чем они были вызваны. Когда враг у ворот, некогда разбираться в причинах. Да и мало кто подозревает о них. Ведь и сам он не смел обмолвиться о них даже с заутаром. А ведь Модтай давно заметил что-то неладное в рассуждениях Мугувы, особенно с позапрошлого года, когда ханьское войско напало на пограничный кент Ю. Модтай не раз убеждался, что его покойный дед был прав, когда твердил, что силу коня не узнаешь на гладкой дороге. От себя же он добавлял, что лошади одной упряжки могут узнать силу друг друга на любой дороге, доже без рытвин. Модтай почти тридцать лет тянул груз правления страной в одной упряжке с Мугувой! Кому же еще знать силу и слабость ихшида?
В первые годы он считал Мугуву мудрым правителем и глубоко уважал, даже любил его. Но постепенно стал обнаруживать ошибки в рассуждениях ихшида, а потом убедился, что мыслит властелин страны узковато.
Когда после появления первого посла, Чжан Цяня, в Давань зачастили и другие ханьские послы то с делом, то с пустяками, Модтай осторожно советовал ихшиду не во всем доверяться им, принимать послов, но заодно укреплять дружбу с соседями. Но Мугува, увлеченный заботами по установлению Длинного торгового пути, не обращал внимания на его слова. Он остерегался каких-либо обязательств перед соседями: «Их страны не окружают высокие снежные горы, как нашу, и поэтому они больше нуждаются в нашей помощи. Зачем нам брать на себя их заботы?» Мугува не придавал значения отношениям с родственными племенами кангхов, усуней, согдаков, юечжи, аланов — снежные горы с вечными ледниками не только отделяли Давань от непосредственных соседей, по и ограничивали кругозор ее повелителя. Он редко размышлял над историей своей страны и не умел выявлять невидимые нити событий: он был уверен, что Давань своими силами защитила себя и от перса Кира, и от Искандара Двурогого. Чрезмерное самомнение, надменность и беспечность не давали Мугуве предвидеть опасность и вовремя находить правильный выход. При малейшей же неудаче самоуверенность ихшида сменялась полным безволием. В конечном счете все это и стоило Мугуве трона.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.