Тень жары - [31]

Пару раз этот старик с маслинами вместо глаз заглядывал в мой сон, и Музыка наутро говорил, что я кричал.

Я показал электронному глазу язык и так — с перекошенной рожей — проник в офис, встав в голубом поле монитора перед примерной барышней.

Направляясь сюда к условленному часу, я притормозил у метро. В лавке "колониальных товаров" я прикупил для секретарши подарок и заплатил лишние деньги за то, чтобы его завернули в плотную упаковочную бумагу, простроченную наискось товарной маркой всемирно известной парфюмерной фирмы, и перевязали крест-накрест голубой атласной ленточкой.

Девчушка в ларьке сердилась: бери так! Нету ленточки! Но я, просунув голову в узкое окошко, нашептал, что, мол, сочтемся; и вообще — не могу же я являться надень рождения без красиво упакованного презента… Продавщица прыснула: на день рожденья?! Я сказал: вот именно, моей двоюродной бабушке сегодня исполняется восемьдесят лет! — и хозяйка ларька захохотала — густо, низко, как хохочут все бабы, приставленные к прилавку.

Настаивать на упаковке имело смысл — я приобрел пачку американских презервативов.

Я присел на край стола и аккуратно поставил презент рядом с телефоном.

– Это тебе. Ты мне нравишься. Ты мне подходишь.

Она равнодушно кивнула на дверь шефа: "Вас ждут!" — и углубилась в бумаги, проигнорировав подарок.

Я убежден: стоит мне скрыться за дверью, она его развернет.

Занятно, как будут развиваться наши отношения, когда я выйду из кабинета?

Катерпиллер имел потерянный вид — наметанным глазом я определил, что вид он в самом деле обронил где-то вчера на ночь глядя, а с утра забыл захватить его с собой на службу.

Я посочувствовал, он отмахнулся: ладно, не до тебя сейчас!

Я уселся в мягкое кресло — в правом углу кабинета, в маленькой нише, стояли два кожаных кресла, разделенных журнальным столиком: милый интимный уголок для отдыха и расслабленных бесед. В прошлый раз я как-то не обратил на него внимания.

– Конечно, не до меня. Тут все дело в тренировке. Кофе не пей. Пиво тоже — опохмеляются пивом только сантехники. Только чай — крепкий, очень крепкий и без сахара…

Он нажал на кнопку селектора: аппарат пискнул и моргнул красным глазом, динамик выжидательно выдохнул. Катерпиллер не то чтобы сообщил селектору информацию — его голос упал в микрофон:

– Виктория Борисовна… Принесите, пожалуйста.

Через минуту возникла Виктория Борисовна.

Я с ходу могу идентифицировать эту породу женщин, которая мистическим образом вызрела в чревах коммуналок, в задымленных кухнях, стирках, стряпне, в тяжелых поломойных трудах, в стонах по поводу безденежья — вызрела и, подобно змее, выползла из старой кожи. А новая их кожа — она прочная, титановая, пуле-пыле-водонепробиваемая, им теперь без такой никуда, на то они и зовутся в народе: крутые женщины.

Средний рост, аккуратная фигура, ухоженное лицо, энергичная спортивная походка — наверняка за всем этим стоит серьезная, усердная работа над собой; шейпинг — само собой, и само собой — теннис; минимум алкоголя и табака; мягкая диета, горные лыжи; в малых дозах — черноморский пляж; тщательнейший маникюр, макияж, массаж — и никаких больше ножей для чистки картофеля. Ничем традиционно женским — мытьем посуды, готовкой, уборкой — такие бабы уже не занимаются, они нанимают для этого поденщиков и батраков. Я ведь батрачил в подобном доме, я знаю.

Она бегло меня оглядела. В течение секунды она вывернула меня наизнанку, просветила рентгеном и, не обнаружив ничего достойного внимания, сдержанно кивнула, прошла к столу, положила перед Катерпиллером голубую папку.

– Вы просили… Тут все… В основном. Компактно сжато. Коллега, — и послала легкий кивок в мою сторону, — насколько я понимаю, не нуждается в деталях.

– Нет-нет, коллега не нуждается.

С ними следует говорить скупо, четко и ясно.

– Только общая информация. Меня не занимают ни ваши расходы, ни ваши доходы, ни все такое прочее.

– Тогда что именно?

– Да просто состояние среды вокруг вас. Состояние среды, понимаете?

Не следовало размягчать фразу этим вполне человеческим "понимаете?" — она отреагировала мгновенно.

– Естественно! — и полоснула меня коротким выразительным взглядом, давая понять, что если я чего-то и стою, то стою гроши.

– Крутая женщина, — сказал я, когда Виктория удалилась. — Наверное, корни ее генеалогического древа в тех краях, где водятся амазонки.

– М-да… — согласился Катерпиллер, — она деловой человек.

Селектор зевнул, секретарша попросила взять трубку: звонок из клиники.

Катерпиллер внимательно слушал, пил мелкими глотками свою минералку и мрачнел.

Закончив разговор, он уложил подбородок в составленные вазочкой ладони и с минуту бессмысленно глядел перед собой.

– Как там Борис Минеевич?

– А? Что? — встрепенулся он. — Я что-то ничего не понимаю… Он крайне истощен.

Догадываюсь: две недели в металлическом контейнере — достаточно, чтобы похудеть.

– И судя по всему, у него серьезное психическое расстройство… Он все время просит пить. И почему-то спрашивает: это пресная? Не соленая? Пресная? Он пьет и пьет, пьет и пьет — воду. И просит прогнать тараканов.

– Тараканов?

– Врач говорит, ему мерещится, будто по кровати ползают тараканы… Огромные, в полладони длиной. Ты что-нибудь понимаешь?