Тень воина - [42]

По его виду ясно было, что расспрашивать его о подробностях бессмысленно, поэтому богатырь спросил о главном:

— Живой?

— Жи…вой… — ответил Гаврила. Он еще не видел, кому отвечал — глаза слезились. — Ты кто?

— Я Василий Банишев сын, по прозвищу Баниш-Законник… А ты?

— А я — Гаврила Масленников.

Гаврила проморгался. Уксус стек с него, но нос и горло першило от резкого запаха. Спаситель кривил губы, сплюнул под ноги. Страха в нем не было — только злость. Журавлевец вновь ощутил себя мокрым и грязным.

— Пахнет? — с вызовом спросил он. Василий помахал ладонью перед лицом, разгоняя воздух.

— Если б пахло, то слова бы не сказал… Тут, брат, воняет…

Гаврила спорить не стал — со спасителем особенно не поспоришь. Лицо — глаза, губы, нос — горели и он не чувствовал ничего кроме желания найти бочку с водой и забраться туда. С головой.

— Одного тебя тут волохали?

Вспомнив о Игнациусе, Гаврила повернулся, чтоб посмотреть, что с ним стало.

— Товарищ мой тут был…

В лунном свете видно было только одного разбойника, да развалины, да две ямины, прямо посреди дороги.

— Ну и где твой товарищ? — спросил Баниш-Законник оглянувшись. — Нет тут твоего товарища…

На улице и впрямь остались только они, да оглушенный богатырской рукавицей злодей. Богатырь подобрал её и сунул за пояс.

— Может, разбойники увели? — неуверенно предложил Гаврила. Не мог же товарищ и в самом деле просто пропасть. Богатырь отрицательно покачал головой.

— Да нет. Не до него им было. Они вон своего бросили — что им твой-то товарищ?

Масленников беспомощно оглянулся.

— Может в яме? Он как раз в той стороне стоял…

Спаситель прошелся по улице, посидел над ямами, покачал головой.

— Пусто…

Гаврила молчал, не зная что делать — то ли радоваться неожиданному избавлению, то ли искать пропавшего товарища. Его спаситель понимал в этом куда больше чем сам он.

— Либо твой друг разбойник, что плохо, либо колдун, что еще хуже… А может быть и трус. Это вообще никуда не годится…

Глава 15

Бочки с водой Гаврила так и не нашел. В Киеве их отчего-то предпочитали ставить во дворах, за заборами и собаками, а потому, расставшись со своим спасителем, пришлось ему идти к реке, что текла мимо квартала кожевников. Выбрав место за кустами княженики, он вымылся сам, отполоскал волчевку и портки. От одежды несло так, что ее впору было выбрасывать, но волчевку, подарил сам князь — как такую выбросишь, а портки… Он вздохнул, но вздыхай, не вздыхай — без порток по городу особо не находишься.

Взгляд его упал на мешок.

В мешке, разве пошарить?

За блестящей под луной кожей могло скрываться все, что угодно — от бутыли с живой водой до портков, с карманами полными золота.

Мысль о портках мелькнула и сгинула. Не станет такой колдун, как Митридан с портками возиться, пусть даже. Живая вода это еще куда ни шло, кабы только не хуже чего внутри пряталось, вроде тех его облаков с глазами… Гаврила передернул плечами, вспомнив испытанный четыре дня назад ужас.

Вроде как сама собой всплыла в памяти еще одна картинка — выбитые ворота на княжеском дворе и бегущие следом дружинники. Он запоздало удивился, словно случилось все это не с ним, а с кем-то другим и вдруг подумал о том, что случилось бы не зайди он к колдуну.

«Помог, называется,» — зло подумал Гаврила. Он уже готов был обидеться на весь мир, но вместо этого еще сильнее разозлился. Злость дала силу. Погладив мешок, как погладил бы приблудную собаку, он пробормотал сквозь зубы:

— Ничего, ничего… Будет все по-нашему… И портки новые будут и деньги… Все у меня будет.

О том, что и тень найдется, он тоже подумал, но на язык слова не пустил. На всякий случай, правда, глянул себе под ноги — вдруг да чудо? Но куда там… Время чудес еще не наступило, а может быть уже прошло.

Развесив одежду на кустах, он дождался рассвета. Ни луне, ни солнцу до его портков дела не было, как и до волчевки. Вода с них стекла, да и только. Когда вокруг начали ходить кожевники, он натянул на себя сырую еще одежду и, мысленно проклиная все на свете, пошел на постоялый двор.

Солнце светило в спину и ему хотелось, по въевшейся за долгие годы привычке, повернуться к нему лицом, чтоб идти так, как он всегда ходил, но страшно стало. Вспомнился князь Круторог, жадные руки дружинников. Наверняка ведь князь не сидел сиднем, наверняка всех на ноги поднял, всем сообщил, что есть где-то такой Гаврила Масленников, что спиной вперед ходить умеет…

Он вздохнул. Страшно ссорится с князем. Но — что делать? Пришлось. С Судьбой не поспоришь. Судьба, она сама решает бить тебя или гладить.

Потом вздохнул еще раз, теперь об Игнациусе.

Без него жизнь стала неспокойной. За эти несколько дней он уже успел привыкнуть, что оборотистый купец все делал за двоих — и расплачивался и думал, а теперь все придется делать самому.

Он вздохнул в третий раз и оглянулся, в надежде встретить хоть одно знакомое лицо.

Куда там…

Народу в Киеве хватало, но все как на подбор — чужие, незнакомые. От этого Масленникову так захотелось, чтоб Игнациус оказался на постоялом дворе, что он даже поверил в это, и чем ближе он подходил к нему, тем крепче становилась уверенность, что товарищ уже ждет его там.