Тень Уробороса. Фарс - [96]

— Что там тетя? — спросил я дворецкого, тщетно борясь с головной болью — не помог ни коньяк, принесенный стюардами, ни сон, в который я впал на все оставшееся время перелета.

— Принимает гостей, — спокойно ответствовал биокиборг.

— Много их?

— Пока только мисс Диксид, которая прибыла еще вчера.

Я кивнул и отстал от него.

В Сан-Франциско очень много всего белого — белоснежные здания, ограждения, белые одежды на людях, даже раскаленное небо и то белесое, а не голубое, как повсюду. И множество пальм — аллеи, парки, джунгли из пальм. После мрачноватого Нью-Йорка это казалось почти сказкой — заросли живых растений и сверкающий вдалеке океан.

Голова уже готовилась взорваться.

— Тревор, останови! — сквозь зубы простонал я, отчаянно сглатывая щекочущий гортань комок тошноты.

Дворецкий повиновался. Это дало мне возможность отдышаться. Тревор нашел в аптечке обезболивающую пилюлю и протянул мне с бутылкой охлажденной минералки. Люблю я этого «синта»: никогда не лезет со своими расспросами и не навязывает лишних услуг.

Мысли о том диверсанте-самоубийце не покидали меня ни на мгновение. Чего он хотел добиться этой акцией? Зачем дал о себе знать? Не выдержали нервы — решил покончить с этим как можно быстрее, не дожидаясь падения? Ему этот вопрос уже не задашь: его оледенелый труп давно рухнул где-нибудь в пустыне, которую мы тогда пролетали.

С теткой у нас была очень интересная, выработанная годами странной дружбы, манера общения. Не успел еще ее ньюфаундленд Блэйзи[23] толком сбить меня с ног и тщательно проверить, умывался ли я с утра (во избежание ошибки он обычно повторял эту процедуру при помощи своего слюнявого языка, после чего я ощущал себя склизким, будто тварь с планеты MC-Quadro в Северном Магеллановом облаке), как тетя Софи вышла на центральный балкон и своим звучным генеральским голосом изрекла:

— Риккардо-Риккардо-Риккардо! Ты, мой юный безумный друг, как всегда не смог не попасть в очередную переделку! Было бы очень удивительно, если бы ты явился без сопровождающих тебя происшествий! Но и на том спасибо!

Я в свою очередь, борясь с радостным Блэйзи и его слюнями, столь же витиевато ответил:

— Тетя-тетя-тетя! Моя сиятельная муза, если бы ты только знала, сколько непреодолимых препятствий встретилось на моем грешном пути по мере того, как я всем сердцем рвался к тебе на твой праздник!

При этом нелишне будет уточнить, что этот разговор происходил у нас полностью на итальянской «скороговорке».

— Я надеюсь только, мой милый мальчик, — продолжала тетка в манере древних актеров, выступавших перед греческим и римским народом со скен в громадных амфитеатрах, — что ничто не помешает тебе в подъеме по лестнице и входе в мою гостеприимную обитель. Твоя мама также вот-вот обрадует меня своим долгожданным появлением! Так восстань же из праха и соверши подвиг восхождения, мой юный безумный друг!

Если не знать истинной сущности генерала Калиостро, то после подобных приветствий человек неосведомленный наверняка обвинил бы ее в легкомыслии. Но второй акт пьесы был еще впереди…

Я выкарабкался из-под восторженно буянившего ньюфаундленда, по натуре своей безобидного, как меховой коврик в гостиной сибарита.

Моя величественная тетка спускалась ко мне по внутренней парадной лестнице, утопающей в зелени декоративных пальм и оплетенной лианами, как беседка в дендрарии. В отставке у тети Софи появилась непреодолимая страсть к хлорофиллосодержащим насаждениям.

Мы, разумеется, обнялись. Выглядело это как братание двух солдат противных сторон на поле боя после перемирия.

Генерал Калиостро, как всегда, была «бодрячком». В свои семьдесят она выглядела гораздо моложе, не более чем на пятьдесят, а ее стати могла бы позавидовать не одна юная дева. На этом их отдаленное сходство с моей матерью и заканчивалось. Далее начинался офицер ВПРУ, от взгляда до голоса.

Те подруги, которые нередко восхищались моими глазами, просто не видели глаз тети Софи. Вот где воцарилась истинно неземная красота! Ярко-голубые, как у сиамской кошки, они были столь же холодны. Наверное, лишь самые близкие люди хоть раз в жизни видели, какими бывают эти глаза в минуты теткиных «душевных порывов». И, хотя сейчас она вела себя как ни в чем не бывало, глаза ее лучились звездами, когда она смотрела на меня, замученного жарой и головной болью. От сердца тут же отлегло: я без всяких слов понял, что она уже прекрасно осведомлена о подробностях происшествия на нашем рейсе. И довольна моими действиями.

— Приведи себя в порядок, мой дорогой друг! Приведи, потому как мне хотелось бы, чтобы перед своей матерью ты предстал в приличном виде: Маргарет совершенно не обязательно знать о твоих боевых подвигах!

— О'кей, тетя. Разрешите отдышаться?

Она взглянула на золотые часы, обвивавшие крепкое запястье ее смуглой руки:

— Одна нога там, другая — здесь.

Итак, время пошло. Я почти строевым шагом отправился по боковой лестнице в свою комнату. Тревор уже разобрал мой чемодан, разгладил сорочку, брюки и камзол. Подарочные коробочки стояли повсюду, но хотя бы не мешались под ногами. Забавно, что лично мой подарок для юбилярши поместился бы в нагрудном кармане. То есть, его главная часть. Однако для солидности я упаковал его в офисный кейс.