Тень Уробороса. Аутодафе - [8]

Печально улыбнулся Агриппа, проведя ладонью над лицом приемного сына. Улыбнулся и тихо заговорил:

— Здравствуй, мой мальчик… Не думал я, что придется нам встретиться так, да, видно, суждено…

Тишина была ответом пожилому магистру. Ровный свет, так непохожий на трепет пламени свечи, по-прежнему заливал точеное лицо бывшего послушника.

— Надеялся я рассказать тебе все это, когда найду и заберу домой. И вот нашел, вот забрал. Отныне ты дома. Кажется мне, что за все эти годы не раз и не два помышлял ты о возвращении, пусть и тесно, пусть и душно тебе было здесь. Теперь ты свободен. Теперь ты свободен, как никогда прежде. Тебе хорошо и легко. Больно всегда лишь тем, кто остался. У тебя теперь совсем другие помыслы, я знаю. Хочу лишь рассказать тебе, если ты слышишь меня, обо всем, что случилось во время твоего отсутствия…

Агриппа с болью в сердце разглядел паутину седины, вплетшуюся в длинные русые волосы умершего. Рожденный воином умрет как воин.

— Потом, скорее всего, Владыко и Благочинные назначат день ритуала. Нас будет много, помнящих тебя. Я знаю это наверняка, мой мальчик…

Осекшись, магистр прислушался. А почудился ему тихий-тихий полувздох-полустон. Но то всего лишь ветер гулял в вентиляционных отверстиях шахты мортуриума. Молчали древние стены, как всегда молчит ничего не забывающий камень.

— Я сразу понял, что посол Антарес оболгал тебя. Для каких-то своих, одному ему ведомых целей, он подстроил все так, чтобы ты узнал женщину и привязался к ней всей душой. Затем он мог распоряжаться тобой через нее. Он не зря спрашивал о твоей религиозности, о твоей внушаемости… Я никогда не верил, что бывают дурные люди, я был слеп… Но к тому времени, как я наконец прозрел, ты пережил уже очень многое и сумел оторваться от них. Ты был очень опасным свидетелем против Антареса, и оставлять тебя в живых он боялся.

Поверхность «саркофага» слегка замутилась. Агриппа отодвинулся, чтобы теплым дыханием своим не туманить крышку и не упускать из вида лицо Элинора. Священник имел последнюю возможность видеть своего сына в этом мире, и ему не хотелось терять ни единого мгновения из отведенных для беседы минут. Однако туман пропал не сразу, и магистр не смог стереть запотевшее пятнышко с пластиксплава гроба. Так, будто запотело изнутри…

Едва прояснилось, священник заговорил снова:

— Все это время я пытался найти тебя. Но когда нашел, оказалось, что забрать тебя невозможно: ты находился под арестом. Я глупо рассчитывал, что теперь, в неволе, ты все же будешь в безопасности. Сообщение о твоей гибели пришло мне от генерала Софи Калиостро. Она сказала, что медики бессильны и что я должен знать…

Последние слова Агриппа выдавил с трудом, что-то стиснуло его горло, глаза пронзила резь раскаленных невыплаканных слез. Да, магистр не мог плакать ни тогда, когда его впервые привели в креогенную лабораторию, ни во время перелета с Земли на Фауст, до этой минуты. Но сейчас ком в горле не дал ему говорить. Священник затрясся в тихих рыданиях.

И снова где-то в лабиринтах вентиляции пронесся вздох ветра.

— Я… — Агриппа стыдливо отер слезы. — Я говорил с той черноволосой девушкой. Ее взгляд был огненным, и я видел, что она все еще надеется. У тебя было много друзей, мой мальчик. И, наверное, о существовании многих ты даже не догадывался. Эта девушка передала мне твои последние слова…

«Я подожду!» — шепнул ветер, неведомым образом закравшись в сознание священника.

— «Я подожду!» — сказала мне она. Но ждать целую вечность не под силу ни единой душе на всем белом свете, мой мальчик. Мы не вольны распоряжаться духом своим. Братья-целители могли бы создать точную твою копию, но это будешь уже не ты. Этот новый человек проживет другую жизнь. Им станет владеть другая душа. Значит, такова была воля нашего Создателя, и мы не можем спорить с ним. Будь Его расчет на тебя иным, Он помог бы тебе удержаться здесь…

Рывок. Отчетливый рывок, от которого вздрогнул Агриппа, а из рясы его выпала Библия, раскрывшись на серых плитах пола. Гневным был рывок, и на представшей глазам странице магистр прочел:

«День, в который ты вкусишь от древа сего, смертию умрешь!»

Он закрыл Писание и хотел упрятать его на прежнее место, но рука дрогнула, и, упав, книга снова распахнулась, теперь уже на Евангелии от Луки:

«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!»

— Господи Всевышний! — дрогнувшим голосом прошептал Агриппа. Оглядевшись, снова подобрал он Библию. — Зил, мальчик мой! Ты ли это пытаешься что-то сказать мне? Святый и правый, как бы хотелось мне, чтобы так оно и было!

— Я подожду! — в третий раз вздохнул ветер в шахте.

* * *

Фауст, взгорье Каворат, конец января 1002 года

— А там что же?

Странно говорящий человек в желтой одежде вытянул руку, указывая на город в туманной долине.

Сеялся обычный фаустянский дождь — холодная морось. Мельчайшая водяная взвесь тускло серебрилась на капюшоне Иерарха Эндомиона и на бровях мужчины в желтом. Сырой воздух лелеял гробовую тишину.

— А там, господин Мор, то, что я и хотел показать вам, — ответствовал Эндомион, коротко окинув взглядом стоявшего поблизости Вирта Ата — юношу со следами страшных ожогов на запястьях.