Тень скорби - [7]

Итак, он раскрывает объятия навстречу собственным лишениям. Но есть другая скорбь, которую нельзя преобразовать. Шестерых детей, оставшихся без матери, нужно обеспечивать и обучать; пятеро из них девочки, у которых нет денег, чтобы привлечь женихов. Темное озеро будущего, и мы плывем по нему, не видя берегов. Хвала Господу, что среди них есть мальчик, единственный сын. О, в его власти все изменить. Но Патрик далеко не жестокий человек, он никому этого не скажет; он даже запрещает себе задерживаться на этой мысли, когда наставляет Брэнуэлла у себя в кабинете. Узкие хрупкие плечи, сгорбленные над книгой: им выпало нести непомерную тяжесть. Впрочем, если бы в детстве Патрику, ютившемуся с девятью братьями и сестрами в закопченной ирландской хижине, кто-то сказал: «Все зависит от тебя», — он бы ответил: «Да, да, пожалуйста». Пламенно. Он бы раскрыл объятия навстречу этому вызову. И, думая об этом, он почти завидует сыну, завидует сокровищам, которые несет борьба.

Любопытно, но Патрик не может вызвать в памяти лица своих братьев и сестер, хотя отца видит ясно: вот он на пашне, вот копает и собирает в кучу торф, вот точит косу оселком. Отец постоянно что-нибудь делал. Выбирал сосательный камешек, перед тем как начать прорезать себе путь во время сенокоса: когда сосешь камешек, во рту не пересыхает. Вот он — вкус скорби: твердый, необходимый камень во рту. И Патрик спешит выйти на собственный луг, к своему обширному, разбросанному по всему городку приходу: работа заставляет жить дальше. А работы много. Посещения больных, свадьбы, крещения, похороны — больше всего похорон. Снова и снова он стоит у края вязкой дыры, где торчат мертвенно-бледные корни и кишат потревоженные черви, снова произносит одни и те же слова, а во рту держит камешек скорби. Скошенная трава привычно падает на землю.

Спросите о частоте этих похорон мистера Эндрю, хирурга. Сбросив налет первой защитной реакции — мистер Эндрю питает необычную слабость к этому городку и по совести трудится на его благо, — он, как честный ученый, вынужден будет признать, что смертность в Хоуорте сравнима с той, что наблюдается в самых неблагополучных трущобах Лондона. Гните свою линию, и он, возможно, согласится, что во многих отношениях Хоуорт и есть трущоба. Но это не нищета упадка: скорее, грубый и беспощадный беспорядок поселения, которое движется вверх.

По всему Западному Ридингу можно увидеть такие вот прижимистые, потные, забравшиеся повыше городки, где время — деньги, а деньги — шерсть. Мистер Эндрю по-прежнему едва не теряет сознания, когда заходит в темную духоту погреба чесальщика шерсти, где сам чесальщик и его семья теснятся, живут, работают и дышат плесенью, а огонь в плите горит без вентиляции. Но процесс начеса требует тепла, а фабриканты жадны до начесанной шерсти. Хоуорт процветает, но его путь к успеху включает множество болезней и смертей. Мистеру Эндрю настолько часто приходится писать в своем журнале слово «тиф», что теперь он сокращенно обозначает его «Т». Проблема водоснабжения, скажет он вам, состоит в том, что существующая система могла быть приемлемой для средневекового селения, но не для промышленного района. В Хоуорте всего два общественных колодца, поэтому женщины с ведрами выстраиваются в очередь задолго до рассвета — по крайней мере, в этом есть одно преимущество: не видно, какого цвета вода. Занятые горожане выливают содержимое туалетов на мусорные кучи, которые разваливаются и растекаются во все стороны; переполненное церковное кладбище на вершине холма вносит свою лепту в похлебку сточных канав.

Но позвольте, мы же тут новый мир строим. Современность всегда бывает жесткой. Быть может, время излечит многие из этих болезней, смягчит острые углы, принесет зрелость. Но даже мистер Эндрю признает, что Хоуорт вовсе не то место, которое способно настроить на романтический лад.

— Лучше быть хорошей, чем умной, — поучает тетушка Эмили, которая пыталась переписать урок Брэнуэлла по латыни и сдалась, застонав, что недостаточно умна для этого. — Это самый ценный урок из всех, что ты когда-нибудь выучишь.

Энн, которая спала в комнате тетушки и много времени проводила в ее тени, доверчиво поглядывая на нее снизу вверх, принялась повторять поучительную фразу, слегка раздражая всех своим лепетом. «Лучше быть хорошей, чем умной». Иногда она путалась: «Лучше быть умной, чем хорошей». Это было неправильно; и, зная, что это неправильно, Шарлотта прислушивалась к словам с тайным волнением. Прямо как в тот раз, когда они с Сарой Гаррс сидели в двухместном туалете во дворе, а Сара издала грубый звук и сказала: «Ой, южный ветер подул», — после чего засмеялась. Шарлотта дерзнула не разделить ее веселья: это было неправильно. Но так волнующе было осознавать, что неправильное существует. Оно всегда где-то рядом, идет рука об руку с молитвами, умыванием и послушанием.

Но ведь можно быть хорошей и умной, как Мария. Однажды тетушка пустилась в избитые ностальгические воспоминания о неком корнуоллском джентльмене, за которого она могла выйти замуж:

— …высокая степень почтения. Да, в наших взглядах на религию имело место расхождение, с которым не могла примириться моя совесть, но все же какая высокая степень почтения! Когда Бонапарт бежал с острова Эльба, он потерял все деньги, вложенные в ценные бумаги, и дела его быстро пошли на спад. Покинув Пензанс, чтобы исполнить долг перед детьми моей сестры, я теперь жалею, кроме прочего, и о том, что лишена возможности время от времени посещать могилу этого достойного джентльмена и возлагать на нее цветы.