Тень скорби - [165]

Проницательная, внимательная, непреклонная миссис Смит, сумевшая окружить Шарлотту искренним гостеприимством, сглаживала робкое молчание гостьи, чувствовала, когда на нее находили сокрушительные головные боли, исполняла роль скромного и умелого гида, показывая достопримечательности Лондона. Надо признать, что Шарлотте едва ли доводилось встречать такую благожелательность в других женщинах. Странно, что время от времени в этом ярком худом английском лице ей чудился мечтательный, убийственный взгляд мадам Хегер.

Теккерей, ничуть не обидевшись, пригласил Шарлотту на ужин в свой радушный дом с эркерами в Кенсингтоне. Подобралось общество хорошо воспитанных и хорошо одетых, литературно образованных леди. Шарлотта сразу же — по взглядам, которые на нее украдкой бросали, по поглаживанию шеи, по мимолетным улыбкам — поняла, что ей не о чем с ними говорить. Проверка началась после ужина, когда мужчин оставили наедине с портвейном. Одна из дам, следуя законам гостеприимства, взялась составить Шарлотте компанию.

— Нравится ли вам Лондон, мисс Бронте?

Подумав, Шарлотта ответила:

— Дай нет.

Дама как-то по-птичьи нахохлилась, вздохнула, отвернулась. Почему? Ведь такой вопрос, безусловно, достоин серьезного рассмотрения. К счастью, в комнате находилась гувернантка дочерей Теккерея: хоть с кем-то можно поговорить.

Теккерей, раскрасневшийся от портвейна, ненадолго присоединился к ним, потом, кривясь, извинился и исчез. Позже Джордж Смит сказал ей, что тот ездил в свой джентльменский клуб.

Шарлотта не удивилась. В каком-то смысле, подумала она, он его и не покидал.

— Вы никогда не позировали для портрета? — спросил в экипаже мистер Смит.

— Нет… то есть да. — Шарлотте пришлось выдавить эти слова из памяти. — Своему брату. Он учился на художника. Однажды он писал наш групповой портрет, а себя нарисовал в середине. Хотя, конечно, с четырьмя не может быть середины… — Невероятно, как боль проходит через годы: какой свежей остается рана. — Но это другое. Он знал меня лично. А мистер Ричмонд… в его распоряжении будет только моя внешность. Да поможет ему Господь.

— О, но ведь это его ремесло, его гений. Он изучает лица, читает, переводит. Мне кажется, я видел, как вы проделываете то же самое, мисс Бронте.

— Не знала, что я настолько прозрачна.

Казалось, он оставил при себе какой-то ответ.

— Что ж, уверяю вас, это не займет много времени. И мне будет очень приятно послать портрет вашему достопочтенному отцу. Наглядное доказательство вашей, мисс Бронте, славы.

Шарлотта вжалась в угол коляски. Она-то как раз могла бы обойтись без наглядных доказательств.

— Нет, — сказала Тэбби, вглядываясь в портрет над каминной полкой, пятясь, подходя ближе, тряся вторым подбородком, — нет, не похоже. Он дорисовал тебе лишних лет.

«Лишних лет? — подумала Шарлотта. — Как такое возможно?» А потом вздрогнула от скуки собственного несчастья, от неизбежности своего «я».

Наглядное доказательство ее славы: оно также явилось в образе мужчины, похожего на красивую разговорчивую лошадь; великий деятель и мыслитель, доктор, реформатор образования и прочее; большой охотник и коллекционер знаменитостей, к которым Шарлотте теперь приходилось причислять себя. Человек, с наивысшей степенью категоричности отвергающий ответ «нет»: сэр Джеймс Кей-Шаттлворт. Даже его имени, думала Шарлотта, было слишком много, и она мысленно переименовала его в Шаттлкока[117], хотя по округе начали гонять именно ее. Визита в его поместье в Готорпе, где Шаттлкок очаровательно докучал ей, оказалось недостаточно, и он продолжал изводить ее любезностями и приглашениями. Но папа во всем поддерживал Шаттлкока, поскольку не мог не учитывать его северных корней. Общество вокруг «Смит, Элдер и Ко» в Лондоне по-своему хорошо, казалось, намекал он, но следует заводить знакомства ближе к дому… На что, собственно, он намекал? На какую-то опасность в обществе Джорджа Смита?

Что ж, хотя Шарлотта хранила молчание, она тем не менее легко могла успокоить папу. Это абсурдно. Начать с того, что Джордж Смит хорош собой (даже красив — да, позволим это), младше ее и успешен в обществе — одним словом, он просто создан, чтобы жениться на какой-нибудь золотой куколке. Во-вторых, ее сердце слишком омертвело для таких порывов. Она проверяла это. Как? Путем эксперимента. Она позволила себе предположить — в качестве своего рода гипотезы, — что пропасть между его привлекательностью и ее серостью возможно преодолеть; что его социальные и финансовые ожидания не имеют значения; что бдительность его матери можно обмануть; что через восхищение ею как писательницей Джордж Смит придет к другому виду восхищения. Итак, сведи воедино все эти воображаемые условия, а затем прислушайся к сердцу.

Ничего. Или разве что волнение, но не настолько сильное, чтобы переживать по этому поводу. С самого начала общения с Джорджем Смитом Шарлотта знала, что ради него она не опустит рук. На самом деле теперь она сомневалась, что вообще когда-нибудь опустит руки: просто будет продолжать цепляться за обломок, барахтаться в воде и смотреть, как наступает неизбежная ночь.