Тень Серебряной горы - [24]

– Не могу, – ответил Илэлэк. – Очень спешу. Как бы те злые люди нам опять не встретились.

– Ладно, – сказал капитан. – Да я так и думал. Никогда ты у нас не остаёшься, всегда спешишь. Но я всё равно уже приготовился. Давай сюда!

И он указал рукой налево, на своё крыльцо. Там, возле крыльца, было уже полно народу – и нижнеколымского, и юкагирского. Капитан и Илэлэк прошли через толпу и вышли к нартам. Нарты были грузовые, крепкие, и на них было много чего.

– Вот видишь, – сказал капитан Илэлэку. – Это я всё тебе заготовил. Это тебе от нашей государыни. – И стал показывать и называть: – Вот это табак, двадцать пачек, а это листья табачные в скрутках. А это бисер, двадцать фунтов. Это котлы медные. Это двойная водка, два ведра. Это четыре топора, это пешня. Видишь, я всё помню, потому что всё было заранее записано. А если бы ты крестился, Илэлэк, мы бы тебе ещё железа дали и, может, даже ружей. Или ещё чего. Почему не крестишься?!

– Нет попа, – ответил Илэлэк. – Ты же не поп, Каптана.

– Ну, – усмехаясь, сказал капитан, – я ради такого случая попа из Анадырска выпишу. Мне это недолго. И тогда ты десять лет платить ясак не будешь. Так наш Тобольский главный поп пообещал, а он своё слово всегда крепко держит. Кто крестился, тот не платит. Да ты спроси у тамошних людей!

– Далеко ездить спрашивать, – ответил Илэлэк. – Пусть лучше будет так, как было раньше.

Капитан подумал и сказал:

– И сынишку твоего я отпущу тогда.

– Нет, пусть лучше ещё немного посидит, – уже в сердцах ответил Илэлэк.

Тогда и капитан в сердцах продолжил:

– Ну, это тебе решать. Да и сидит он хорошо, Степанида его балует. В Якутске букварь заказала. Научится читать, писать, и мы его окрестим, был Валтя, станет Митрофан, поставим вместо тебя, с ним будет легче сговориться!

– А чего со мной сговариваться? – с улыбкой ответил Илэлэк. – Да и я к тому времени давно уже к Остроголовому старику перееду и мешать вам оттуда не стану. А сейчас ты погоди пока.

Тут он оглянулся, увидел Подолчу, своего посыльного, и протянул к нему руку. Подолча подал ему мешок. Мешок был не завязанный, Илэлэк сразу полез в него и вытащил оттуда шкуру – опять конечно же чёрной лисы, – и протянул её капитану. Капитан стоял, не шевелясь, не знал, что делать.

– Бери, бери! – сказал Илэлэк, улыбаясь. – Отдай своей хозяйке. Скажи, Илэлэк-тойон ей кланяется. Не для себя берёшь. Бери!

Капитан взял шкуру. А Илэлэк развернулся и быстро пошёл к своим нартам. Вокруг них стояли юкагиры с копьями. Илэлэк им что-то приказал, они стали разбегаться, каждый к своим нартам. А Илэлэк сел в свои, развалился, крикнул собакам что-то резкое, визгливое – и те сразу, с места, понесли. И тут же, вслед за Илэлэком, в ворота проскакал Подолча на дарёных нартах, а за Подолчей и все остальные юкагиры. Или, подумал капитан, вадулы. Или как?

И тут сзади вдруг послышалось:

– Какая красота!

Капитан обернулся. К нему подходил Шалауров.

– Какая красота! – снова сказал он, глядя на лисью шкуру. И прибавил: – Даю тридцать рублей.

– Не могу, – ответил капитан. – Дарёная.

– Я бы и сам не продавал, – продолжил Шалауров. – У нас это большая диковина. А на Копаевом острове этих чёрных лисиц как у нас рыжих. Это Илэлэк и взял эту оттуда, выменял. Надо бы его поспрашивать. Может, они туда дорогу знают. А что! Это же они только так говорят, что у них с чукчами вражда, а на самом деле что одни, что другие, разницы немного. Вот я…

Но капитан его уже не слушал. Он смотрел на Степаниду, которая стояла на крыльце. Капитан подошёл к ней и накинул ей лису на плечи. Степанида радостно заулыбалась.

– Как царица! – послышался из толпы неравнодушный бабий голос.

А дальше капитан слушать не стал, взял Степаниду под руку и увёл в дом.

И больше в тот день уже ничего особенного не случалось, а, как всегда, у капитана сошлись гости, а это Шалауров, адъюнкт и Черепухин со своей, и Хрипунов со своей. Черепухинскую звали Евдокией, хрипуновскую Варварой. Закуски были славные, выпивка тоже. И разговор вначале был дружный, приличный, адъюнкт рассказывал про то, что такое французские вина и как их правильно пить, потом про то, что сейчас модно носить в Париже, какие там моды. Ну и, само собой, заговорили о чёрной лисе. Да и как было смолчать, когда Степанида её не снимала, а так и сидела в ней, запахнувшись как в шаль, а черепухинская и хрипуновская с неё глаз не сводили. Вот адъюнкт, чтобы отвлечь их, и сказал, что это только у нас такая редкость чёрные лисы, а в других державах только чёрные и водятся.

– В каких? – сразу спросил Шалауров.

– А вот хоть в Испанской Калифорнии, – сказал адъюнкт. – И, может, они там водятся и дальше к северу, то есть ближе к нашим владениям, к Камчатке, но те места нами ещё не изучены. Хотя кое-какие попытки мы там делаем. Я уже не говорю о господине Беринге, а вот взять даже лейтенанта Лаптева, коего мы все здесь ожидаем этим летом. Ведь если сказанный Лаптев пройдёт, как ему было велено, мимо нас и дальше вдоль нашего берега, а дальше вдоль чукотского, и, обогнув Азию, приблизится к Америке…

– И что? – бесцеремонно перебил его Шалауров. – Он поплывёт к Калифорнии, что ли? Да если он здесь через льды пробьётся, то, мимо Чукотского носа, он доплывёт прямо до Копаева острова, чукчи часто туда плавают, говорят, это близко, за один день доплывают на байдаре, это если летом, а зимой один день на оленях едут, и там тебе этих чёрных лис как у нас белых зайцев!