Тень Саганами - [62]

Вестман ещё несколько мгновений смотрел им в глаза, а затем вместе с оставшимися своими соратниками сел в последний аэрокар и тот взмыл в прохладный утренний воздух.

***

— Мне не нравится то, что я услышал. Совершенно не нравится, — категорически заявил Генри Крицманн.

Его голос и выражение лица резко контрастировали с очаровательно прохладным бризом, обвевающим вернаду пентхауса. Основной звездой двойной системы по имени Шпиндель была звезда класса G0, однако планета Флакс находилась в тринадцати световых минутах от неё, и в её северном полушарии была весна. Поражающие воображение шапки грозовых туч — ослепительно белых вверху и угольно-чёрных у подножия — неуклонно ползли с запада через океан Гумбольдта, но до того, как они подойдут, должны ещё пройти часы. В настоящий момент трое мужчин имели возможность наслаждаться ярким весенним солнечным светом и несомыми ветром ароматами распускающихся цветов, растущих в изобильных клумбах веранды, разглядывая столичный город Тимбл на западном побережье континента со странным названием Госсипиум.

Это был красивый город, особенно по меркам Пограничья. Его строения были низки, жались к земле. Не было вздымающихся как горы башен современных антигравитационных городов. Причиной этого являлось то, что большая часть Тимбла возводилась в те времена, когда его строители не владели антигравитацией. Однако, если они и были ограничены устаревшей технологией, то явно приложили огромные усилия в планировке своей новой столицы. Гигантский центральный квартал, возведённый вокруг любовно спланированного парка из цветущей зелени и запутанной системы каналов и прудов, был отчетливо виден с веранды пентхауса. Также, как и главные проспекты, расходящиеся от центра подобно спицам титанического колеса. Большинство зданий было сложено из местного камня, сияющего на солнце голубого гранита, а каскады воды и островки зелени были заботливо увязаны в план города.

И только покинув лежащий на побережье центр города, вдали от океана, можно было встретить безобразные перенаселённые трущобы, свидетельствующие о бедности, характерной почти для любой из систем Пограничья.

— Нам всем это очень не нравится, Генри, — тихо произнёс Бернардус Ван Дорт. Ван Дорт был светловолос и голубоглаз. Рост его был хорошо за сто девяносто пять сантиметров и сидел он с уверенностью человека, привыкшего добиваться успеха. — Однако мы едва ли можем делать вид, что случившееся совершенно неожиданно, разве не так?

— Разумеется, это не было неожиданно, — скривив губы вставил третий, Иоахим Альквезар. — В конце концов, глупость неотъемлемо присуща человеку.

Хотя мало кто посчитал бы Ван Дорта низкорослым, по сравнению с Альквезаром он так и выглядел. Рыжеволосый уроженец планеты Сан Мигель имел рост двести три сантиметра. Сила тяжести на Сан Мигеле — всего лишь восемьдесят четыре процента земного стандарта — обычно порождала высоких, стройных людей и Альквезар не был исключением.

— Слово "глупость" сюда подходит не совсем точно, Иоахим, — сделал замечание Ван Дорт. — Невежественность — да. Отсутствие привычки задумываться — опять же да. И, несомненно, склонность к действиям под влиянием эмоций. Однако, это не то же самое, что и неисправимая глупость.

— Простите меня, Бернардус, если я не в силах заметить разницу на практике, — Альквезар откинулся назад, держа в правой руке бокал бренди и осторожно помахивая сигарой в левой. — Последствия одни и те же.

— Краткосрочные последствия одни и те же, — отозвался Ван Дорт. — Но если с подлинной глупостью мало что можно поделать, то невежество может быть развеяно, а привычка задумываться — выработана.

— Меня всегда поражает, — произнёс Альквезар с улыбкой старого приятеля, ведущего давний спор, — как пронырливый, бесчувственный, жадный до денег рембрандтский капиталист может быть настолько пламенным либералом в своих взглядах на человечество.

— Да? — Голубые глаза Ван Дорта вспыхнули, и он улыбнулся Альквезару. — Совершенно случайно мне стало известно, что слово "либерал" стало для вас ругательством только после того, как его приватизировала Тонкович.

— Тем самым подтверждая пронесенное мною по жизни подозрение — возможно, ранее не высказывавшееся, однако глубоко укоренившееся — в том, что любой, на самом деле верящий человеку, уверяющему в том, что он либерал, страдает размягчением мозгов в последней стадии.

— Надеюсь, вам обоим это доставляет удовольствие, — тон Крицманна балансировал на грани язвительности. В свои тридцать шесть стандартных лет он был самым молодым из присутствующих. Ещё он был самым низкорослым, в его каштанововолосом, сероглазом, крепко сбитом теле было всего сто семьдесят сантиметров роста. Однако, несмотря на то, что он был на двадцать стандартных лет моложе Альквезара и больше чем на сорок — Ван Дорта, выглядел Крицманн старше любого из них, поскольку являлся уроженцем Дрездена.

— Нам это не доставляет удовольствия, Генри, — после кратчайшей паузы ответил Ван Дорт. — И мы не недооцениваем ситуацию. Однако, полагаю, следует помнить, что те, кто с нами не согласен — не обязательно порочные монстры.