Тень последней луны - [41]

В ответ на это Веля всякий раз хватала старика за руки и пускалась вокруг него в самый дикий пляс, который только недавно не получался, а теперь происходил сам по себе, будто собиралась его отвлечь, по совету Шепана, прежде чем зарезать. Видя такую безнадёжную ситуацию, Дебасик стал приветствовать инженера с очень вежливой и очень искусственной улыбкой восхищения.

Тем временем начальник охраны назвал Тима заносчивым ушлёпком, маменькиным сынком, отродясь не державшим оружия.

— Детка, ты что не видишь, что он даже не воин?!

Впрочем, после первой же попытки зацепить и спровоцировать на конфликт Тима он получил в ответ, что при его, Шепана, красивых и здоровых зубах, он наверняка имеет такой же здоровый желудок, чтобы кушать, и прекрасную рабочую простату, чтоб возить её на Кварту, с чем лично он, Тим, его от всей души поздравляет и меряться ничем не собирается, а собирается работать, чего и всем желает.

— Детка, я вчера весь вечер думал. Он что, сказал мне, что я бездельник и животное, могу только жрать и е©ться? Можно я ему в табло засвечу?

Веле стоило больших усилий убедить Шепана в том, что ничего такого Тим в виду не имел и ему просто показалось.

Фобос, ужасно загордившийся на колодце и считавшийся теперь начальником производства, сказал, что молодой человек ничего не умеет и не знает, откуда ему что-то знать, в общем, сомневался в компетенции. Впрочем, когда Веля сменила свитер из козьей шерсти на пёструю блузку из шкафа, и ещё на одну, и ещё, все окончательно удостоверились, что дело труба, и злословить перестали.

Поселили инженера не во дворце, а в посёлке, на втором этаже в доме у лекаря, что Велю не могло не огорчить, но самого инженера вполне устраивало. Потому что случилась та самая непонятная чушь, на которую Веля уже тысячу раз натыкалась. Глазами он смотрел, но больше ничего не происходило, и Веля категорически не могла понять, нравится ли она Тиму, в то время как сам он ей нравился с каждым днём всё больше и она, ничтоже сумняшеся, показала уже это всеми доступными способами, кроме неприличных, и взглядами, и улыбками, и ласковым тоном, при чём это всё происходило само по себе, вне зависимости от её желания.

— Детка, — с досадой сказал начальник стражи, — чтоб ты за мной так бегала, я бы точно знал, что делать. Наверное, ему просто нравятся парни. Знавал я таких, с виду нормальный, а потом в отхожем месте хватает тебя за жопу. А вот ты теряешь лицо, детка. Давай-ка лучше, бери железную тараньку, поработаем. Или врежь вокруг острова, ты же можешь.

— Не хочу я с ножом работать и плавать тоже. У вас куча дел, Шепан. У вас лекаря из-под носа свистнули и чудом вернули назад. Это потеряла лицо ваша, Шепан, система охраны.

Потеря лица… Что это вообще за дурацкое выражение и что оно означает? Вот оно, на месте: нос, щёки, подбородок. А если кто-нибудь себе выдумал какое-то другое, ментальное лицо — тогда пусть решает собственные проблемы с образностью мышления. А уж ей никакой нет разницы, как она выглядит в глазах людей, которые чавкают и облизывают пальцы, и которых, большей частью, жалко за образ жизни.

Как бы там ни было, вскоре вернулся корабль с материалами. С ними прибыл коренастый и волосатый, как йети, кузнец со своим скарбом. Веля в жизни своей не видела таких волосатых людей, и никто не видел, потому что когда кузнец раздевался до пояса, вокруг него собиралась небольшая толпа, всем было интересно, как такое может быть, и Веля таращилась тоже. Кузнец внимания не стеснялся, видно, привык. Особо любопытным даже разрешал погладить себя по спине и по плечу.

А затем на холме зародился небольшой перегонный заводец и начал медленно, но уверено расти, маня обещанием увеличить выработку керосина и мазута, как, соответственно, и доходы острова.

Первым делом соорудили здоровенную печь. В печь вмазали котёл с тугой крышкой, откуда пустили трубу в бочку с водой. Котёл наполнялся земляным маслом, затем топка разжигалась, печь топилась, масло нагревалось и начинало «дышать» через трубочку. В бочке с водой «дыхание масла» остывало и превращалось в керосин. Теперь из сорока вёдер масла выходило чуть меньше половины керосину, или осветлённого, как говорили, масла. Остальное превращалось в мазут, да ещё немного угорало. Печь тушили, мазут из котла вычёрпывали, заливали новое масло, и так по кругу. А чтоб процесс не останавливался, Тим сразу затеял строить вторую печь. Как только Фобос увидел девятнадцать вёдер осветлённого масла из сорока дикого, из противников инженера он перешёл в такие ярые сторонники, что Веля только брызги глотала. Он ходил за Тимом по пятам, льстиво заглядывал в глаза, полагая, что в голове за этими глазами хранится ещё немало идей, и унизительно хихикал в ответ на любую фразу, показывая, что понимает и ценит тонкий юмор образованного человека. Самое неприятное — подобострастие Фобоса Тим принимал вполне благосклонно, будто так и должно, возможно, Шепан не особо и ошибся.

И Веля плюнула на деликатный игнор со стороны инженера, в конце концов, дел было невпроворот: водопровод, наконец, закончили и теперь ручей бежал прямо через дворец, как она и хотела. Отдельно построили систему стоков, как от дворца, так и от новых каменных домов, теперь нечистоты выводились сразу в море. Пожелай Веля сделать подобное в прежнем своём мире, получила бы по шапке от санстанции и огромный штраф, но тут штрафовать её было некому кроме неё самой. К тому же, экскременты валяться под ногами перестали и теперь поселковой улицей можно было пройти без угрозы для обуви. И вообще невероятная, так пугавшая её грязь, вечная спутница нищеты, постепенно отступила. Лекарь по её наущению ходил по домам и ругался, чтоб было чисто и дети мыты. Поскольку поначалу его никто слушать не желал, Веля определила ему в помощь двух лосей из команды Шепана, в обязанность которых входило раздавать тычки и оплеухи упрямым неряхам. Тычки помогли не сильно. Пришлось ввести штраф за грязь вокруг жилища и за вшей. В первое время казна получала на штрафах больше денег, чем на налогах, а затем народ, бормоча о тирании владычицы, научился экономить.