Тень Победы [Новое издание, исправленное и переработанное] - [39]

Еще один важный момент. Официально заявленная тема игры — «Наступательная операция фронта с прорывом УР». Жуков этого названия почему-то не вспомнил. А ведь тема отрабатывалась не просто наступательная. УР — это укрепленный район, линия железобетонных и броневых фортификационных сооружений противника, прикрытых противотанковыми рвами, минными полями и другими заграждениями. Строительство УР требует огромных расходов и многих лет работы. На нашей территории укрепленных районов противника нет и быть не может. Укрепленный район противника может быть только на его территории. Если тема игры — прорыв УР, значит, наши войска действуют на территории противника. Уже сама тема игры указывала на то, что отрабатывалось не просто наступление, но наступление на Германию. Точнее — на Восточную Пруссию, которая была защищена линией укрепленных районов.

3

Рассказы Жукова о том, как он наступал до Барановичей — это хлестаковщина в чистом виде. В ходе игры германские силы под командованием Жукова вообще не наступали. Наступающей стороной был советский Западный фронт под командованием Павлова. Павлов наносил удар в Восточную Пруссию, на Кёнигсберг, а Жуков оборонялся.

Кстати, после войны Кёнигсберг был превращен в советский город Калининград. Причина: немцы на нас напали, и вот в качестве платы за агрессию мы забрали себе немецкий город. Но если бы плана нападения на СССР в Германии не было, то все равно высшее руководство СССР под личным контролем Сталина уже в январе 1941 года отрабатывало способы захвата этого города. А идеологи коммунистической партии задолго до 1941 года обкатывали простую идею: Кёнигсберг скоро будет нашим. Приятель Жукова Константин Симонов еще в 1938 году написал стихотворение «Однополчане». Сюжет стихотворения таков: вот иду я по Москве, навстречу — толпа незнакомых людей, а ведь скоро мы встанем в солдатский строй в одном полку, и война нас породнит.

Под Кёнигсбергом на рассвете

Мы будем ранены вдвоем

Отбудем месяц в лазарете,

И выживем, и в бой пойдем.

Святая ярость наступленья,

Боев жестокая страда…

И так далее в том же духе. Мотив «ярости благородной» звучал в наших стихах и песнях задолго до того, как Молотов и Риббентроп подписали пакт о разделе Европы и начале Второй мировой войны.

Этот самый Симонов был не просто поэтом, но сталинским любимцем, ибо говорил только то, что было нужно вождю в каждый конкретный момент. Интересно, что в 5-м воздушно-десантном корпусе генерал-майора И. С. Безуглого в Даугавпилсе и в 1-й бригаде морской пехоты полковника Терентия Парафило в Лиепае в мае 1941 года вдруг появилось особенно много поклонников творчества Константина Симонова: в бараках десантных батальонов стихотворением «Однополчане» были обклеены все стены.

4

Но вернемся к стратегической игре.

Была одна тонкость. У нас так было принято: выходит постановление ЦК КПСС о состоянии, скажем, животноводства в Рязанской области. Начинается постановление с ритуальных похвал: достигнуты большие успехи там, там и вон там. А за похвалами следует страшное слово «однако».

Далее — разгром.

Все знали, что вступительная часть постановления — это преамбула, которая никакого отношения к основному содержанию не имеет. Наоборот, чем больше похвал в преамбуле, тем ужаснее обвинения в основной разгромной части, тем более страшные кары обрушатся на виновников.

Преамбула (по-русски — зачин) ни к чему не обязывает. Просто мясники из ЦК перед тем, как всадить нож свинье в горло, ее ласково за ушком щекочут. Именно эта традиция была вложена и в нашу военную науку. Наши вожди совершенно открыто говорили, что будут вести войну только на территории противника: «И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!»[4]. Имелась в виду так называемая «глубокая операция», то есть блицкриг. Но этим откровениям всегда предшествовала присказка: если враг нам навяжет войну. Полевой устав четко указывал: если враг нападет, Красная Армия превратится в самую нападающую из всех когда-либо нападавших армий.

Условие, сформулированное в этой присказке, неизменно выполнялось. Всегда выходило так, что враг нападал именно в тот момент, когда у нас все было подготовлено к захвату его страны. В ноябре 1939 года мы сосредоточили колоссальные силы на границе с Финляндией, изготовились, и тут финны, как по заказу, якобы один раз стрельнул в нашу сторону из пушки. И тут же наши газеты взорвались той самой яростью благородной: «Отразим нападение Финляндии!», «Дать отпор зарвавшимся налетчикам!», «Ответим тройным ударом на удар агрессоров!», «Уничтожим гнусную банду!». И потом, в 1940 году, на декабрьском совещании высшего руководящего состава постоянно звучала мысль: Финляндия на нас напала, а мы, бедные, отбивались.

Эта мысль красной нитью проходила во всей нашей историографии, идеологии, литературе. Возьмем, например, сборник рассказов «Конструктор боевых машин» о создателе советских танков Ж. Я. Котине (Ленинград: Лениздат, 1988). В такой книге, тем более спустя полвека после Советско-финской войны, можно было бы ограничиться рассказом о трудовом подвиге конструктора танков, о смелых технических решениях, а об остальном помолчать. Но нет: