Тень Победы [Новое издание, исправленное и переработанное] - [32]

7

Командующий войсками Московского военного округа генерал армии И.В.Тюленев выступил на совещании с докладом «Характер современной оборонительной операции».

Ага! Значит, на совещании все-таки рассматривались вопросы обороны!

Да. Рассматривались. Вот что сказал Тюленев в своем докладе: «Мы не имеем современной обоснованной теории обороны.»

И это чистая правда. Советские стратеги и военные теоретики до декабря 1940 года вопросами обороны не занимались. И после декабря — тоже. Ибо Тюленев тут же и доложил, что такая теория нам не нужна. Будем обороняться, но только в редких случаях, только на отдельных второстепенных направлениях. Цель обороны не в том, чтобы защитить страну от агрессора. Цель другая. Мы будем проводить грандиозные внезапные наступательные операции на территории противника, и для этого требуется собирать огромные силы на узких участках. Чтобы такие силы собрать, мы будем снимать почти все с второстепенных направлений, и вот там, на оголенных направлениях, мы и будем иногда обороняться. Тюленев выразил мысль, с которой никто не спорил:

Оборона будет составной частью общего наступления. Оборона является необходимой формой боевых действий на отдельных второстепенных направлениях в силу экономии общих сил для наступательных действий и изготовления для удара. (Там же. С. 210.)

Готовившееся советское наступление в Европу было задумано как грандиозная стратегическая операция, по своему размаху превосходящая любые операции, которые можно было вести силами крупных воинских формирований — корпусов, армий и даже фронтов. Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза Тимошенко в заключительном слове призвал присутствующих иметь в виду «возможность одновременного проведения на театре войны двух, а то и трех наступательных операций различных фронтов с намерением стратегически, как можно шире, потрясти всю обороноспособность противника» (там же. С. 350). Оборона на главных направлениях не предусматривалась даже теоретически. Только на второстепенных.

На совещании было подтверждено мнение, которого высшее командование Красной Армии придерживалось с момента ее создания: главное — наступать целыми армиями, фронтами и группами фронтов, но на отдельных направлениях иногда будут переходить к обороне полк или дивизия. Ну, может быть, корпус. Договорились до того, что к обороне может перейти даже целая общевойсковая армия…

В июне 1941 года на европейской территории СССР в составе пяти фронтов и группы резервных армий находились 23 общевойсковые армии. Ситуация, когда две соседние армии могут одновременно перейти к обороне на одном направлении, считалась совершенно невероятной и даже теоретически не рассматривалась. Об этом говорил и Жуков в своих мемуарах:

Генерал армии И. В. Тюленев подготовил основной доклад «Характер современной оборонительной операции». Согласно заданию, он не выходил за рамки армейской обороны и не раскрывал специфику современной стратегической обороны. (Воспоминания и размышления. С. 190.)

И вот великий стратег Жуков на такое положение вещей никак не реагировал — ни в 1940 году, ни четверть века спустя. «Согласно заданию» стратегическая оборона не готовилась и даже теоретически не рассматривалась. Раз задание никто не поставил, значит, Жуков ничего в этом направлении и не делал. Подход чисто солдафонский: делаем то, что приказывают. То, что не приказывают, не делаем. Инициативу проявить — не в характере нашего героя. Мог бы Жуков инициативу открыто и не проявлять, а просто намекнуть Сталину о стратегической обороне. Или, на крайний случай, если Жуков боялся сам поднимать этот вопрос, он мог приказать кому-то из подчиненных невзначай об обороне государства заикнуться.

Но никто не заикнулся.

Вывод у меня вот какой: в июне 1940 года, уезжая в Киев, Жуков плакал не оттого, что предчувствовал великие беды. Причина другая. После разгрома 6-й японской армии на Халхин-Голе он рассчитывал получить высокий пост в Москве, а его в Киев отправили. Как тут не заплакать! Вот объяснение его горю.

Если же поверить объяснению, которое дал сам Жуков, то картина получается куда более мерзкой. Давайте на мгновение поверим Жукову. Поверим в то, что в июне 1940 года он «окончательно укрепился в мысли, что война близка, она неотвратима», что уезжал он в Киев «с ощущением надвигающейся трагедии» и плакал

оттого, что понимал неизбежность войны и знал о неготовности страны к обороне. И вот в декабре 1940 года, когда Сталин предоставил Жукову возможность высказаться, он ни словом не обмолвился о необходимости стратегической обороны.

Я мог бы употребить здесь всякие эпитеты, но воздержусь. Вы уж сами решение выносите, исходя из следующих фактов:

1. Жуков заявил, что знал о грядущей трагедии, но никого о ней не предупредил. Он знал, что нападение Германии обернется гибелью десятков миллионов граждан страны, которая доверила ему свою безопасность. Понимая это, он горько поплакал и…успокоился.

2. Жуков знал, что в результате нападения Германии Советский Союз будет разорен и станет страной третьего мира, но по каким-то соображениям он не упоминал о стратегической обороне, когда представилась возможность о ней говорить. После войны Жуков хвалился, что все понимал еще в июне 1940 года («с той поры моя личная жизнь была подчинена предстоящей войне, хотя на земле нашей еще был мир»), но тем не менее стратегическую оборону не готовил и даже не вспоминал о ней на совещании в январе 1941 года. Свои действия он оправдывал тем, что ни ему, ни другим генералам такую задачу не ставили.