Тень от башни - [10]

Он остановился неподалёку на перекрёстке и видел, как из магазина вывалилось англосаксонское семейство. Мать несла пластиковый пакет, отец — большую кожаную сумку для путешествий, а круглолицый маленький мальчуган теребил его за руку, пытаясь влезть ногами в сумку на ходу.

— Carry me, carry me![10] — звонко требовал он.

Испанцы обходили эту подвижную катавасию на тротуаре или пропускали её вперёд, сметённые дикой энергией американских желаний, которой так или иначе уступал весь мир. Через десяток шагов солдат сдался, расстегнул сумку, и победитель влез туда прямо на весу, цепляясь за руки отца. Американец осторожно покачал сумкой, проверяя ремни на прочность, остался доволен и понёс отпрыска дальше, догоняя жену и дочь. Люди вокруг улыбались. Саша презрительно цыкнул сквозь зубы и спустился в метро.

3. Дорога

В Тоссу они отправились на автобусе. Враги скорее стали бы искать ведьму в бронированной машине; к тому же в легковушках её укачивало, особенно на таком количестве поворотов. Дорога вдоль Коста Брава вилась, как танцующая змея. Салон при отъезде был полупуст, солнце переползало с поворотами автобуса, било с разных позиций — холмов и впадин, справа, слева, в заднее и лобовое стекло. Надя надела солнечные очки и завязала волосы на затылке. Солнце текло по профилю ведьмы, золотило кожу и делало девушку красивей, чем она была. На фоне яркого окна её облик казался тёмным.

* * *

Перед тем, как покинуть город, Саша пришёл к автобусному вокзалу, отметил машины, идущие на курорты — Бланес, Льорет и Тоссу де Мар — потом взобрался по пожарной лестнице под крышу отдалённого здания и некоторое время наблюдал их маршрут. Он не наметил себе конкретной цели. Если сам я не знаю точно, куда иду, то и они не могут знать об этом. Конечно, в их случае он был ни в чём не уверен, но совпадение ведьминой поездки с провалом в Барселоне навело на мысль, что ведьме надо как-то соприкоснуться с делом, по которому бесы задают ей вопросы — хотя бы в форме «проезжала мимо». Или же в форме «задали вопрос», ехидно вякнул с плеча чертёнок, или «случайно об этом подумала». От этого риска нельзя было застраховаться, но шансы на успех есть.

Из Барселоны Саша ушёл к четырём часам пополудни. У города, своего истока, дорога вилась меж голых бурых холмов и карьеров, украшенных непропеченными коробками зданий. Коробки с виду походили на дешёвые отели, на некоторых уже красовались вывески с именами вроде «El Paraiso», как будто хозяева всерьёз верили, что в этом ландшафте захочет остановиться какая-нибудь живая душа. Саша гадал, что всё это значит — идиотские честные бизнес-проекты или аферы, связанные с деньгами? Земля несла на себе печать промышленного запустения, причём неопределённого — постиндустриального или пред-? Казалось, что ограниченный с юга водами город пускает в пустоши свои корни, и они всходят сирыми новостройками и сюрреальными прямоугольниками рекламных щитов со слоганами на спанглише[11]. Саша размеренно шагал сквозь пыль по краешку асфальтированной дороги. Время от времени мимо него проползали автобусы к райским местам — и к его неизвестной цели — полные едущих за загаром бледных северных лиц. Когда автобусы уходили вперёд, многие лица поворачивались проводить пешехода глазами. Идти было больно, и это казалось правильным. Через несколько тысяч шагов боль хорошо устаканилась в шаговом ритме, и Саша к ней приноровился.

Его стала мучить жажда. Солнце сделало плащ совершенно невыносимым, и Саша снял его и накинул на голову, чтобы не выкипел… — остаток мозгов, съехидничал чёртик. Хотелось пить, есть и спрятаться в тень, но оазисов не было видно — даже заправок. Движимый будто и не своей волей, Саша шагал вперёд, как японская кибернетическая игрушка, и к вечеру достиг старых холмов — очень сухих, но живых.

Здесь уже жили люди. Незадолго до заката он миновал большое виноградное хозяйство — увитый лозами плетень тянулся несколько миль. За ним склон за склоном легла упорядоченная роща. Виноградник поили по трубам, и Саша клюнул первую попавшуюся острием меча, присел и вдоволь напился хлещущей в воздух, сверкающей в оранжевых лучах воды, холодной, чистой, из глубоких скважин. Чуть дальше в углублении холма стоял коттедж виноградаря, старый дом мирного деревенского вида — земля будто бы специально прогнулась, чтобы человек свил себе в этом месте гнездо. Семейство ужинало во дворе под сенью лоз, и Сашу снова дёрнуло — в украинских дворах тоже встречались витые из винограда живые крыши. Под ними так же сиживали семьи. С дороги, с расстояния в четверть мили Саша не мог рассмотреть испанские лица, и иллюзия родины на мгновение стала полной, даже ветер вдруг потянул тёплым хлебом и влагой. Так и сам он провёл бы вечер с друзьями, в тени за широким длинным столом, если бы городское метро взлетело на воздух, как полагалось. И ещё чтобы старая церковь была на холме… Вот так должен был жить человек, на земле, от плодов своего труда, а не садиться по утрам в бесчеловечные машины и ехать через мордорский город работать на преисподнюю. Саша знал, что доктрина Церкви не объявляет научно-технический прогресс злом прямо — она это логично подразумевает. Прямым же текстом это писали мыслители вроде блаженного Толкиена, с которыми Саша любил соглашаться — уже из симпатий к ним, из упрямых симпатий. Терзаемое непреходящей болью тело доказывало истинность их прозрений. Если бы, создавая людей, Единый задумал их симбиоз с техникой, имплантаты не причиняли бы мук.