Тень мечей - [160]

— Да, сир. Мусульмане — хорошие люди.

Король кивнул, но продолжил расспрашивать:

— Они похожи на нас?

Уильям бросил взгляд на войска сарацин и озвучил ту правду, которую, как он считал, ни одна из сторон не готова была принять. И, вероятно, никогда не примет.

— Они и есть мы.

Лицо Ричарда стало задумчивым, потом он крепко ухватил рыцаря за плечо и вывел его из шатра на беспощадное солнце.

— Давай покончим с этим. История нас рассудит.

Глава 70 СРАЖЕНИЕ ПРИ ЯФФЕ

Аль-Адиль осматривал равнину, пока армии готовились к решающему сражению. Он вглядывался через линзу подзорной трубы султана, оценивая линию обороны, выстроенную на границе лагеря франков. В действительности там было целых две линии. В арьергарде стояли пехотинцы с копьями, воткнутыми в песок и нацеленными на врага. Аль-Адиль понял, что наконечники копий отравлены, поэтому все мусульманские всадники, которые бросятся в атаку, рискуют своими конями — те неизменно наткнутся на смертоносные жала. Немного позади пехоты находились лучники, причем каждый лучник располагался непосредственно между двумя припавшими на колено солдатами из первой линии. Таким образом, около двух тысяч солдат выстроились в первый живой щит против атакующих мусульман. Пятая часть этих солдат была вооружена отравленными стрелами, несущими смерть мусульманской армии.

Аль-Адиль нехотя признал, что стратегия была продумана умно, но основывалась на беспрекословной дисциплине среди пехотинцев-крестоносцев, на которых придется основной удар мусульманской армии. Если кто-нибудь струсит, появится брешь в обороне, в которую смогут просочиться мусульмане. Разглядывая бледнолицых врагов в подзорную трубу, курд-гигант замер. Вдоль линии обороны в блестящих доспехах скакал знакомый воин, но это был не простой полководец. Золотоволосый юноша держал в руке королевское знамя со львом, а рядом с ним скакал Уильям Тюдор — рыцарь, которого его брат, поддавшись чувствам, вопреки здравому смыслу освободил накануне сражения.

Значит, вот оно как. Сам Ричард Львиное Сердце поведет крестоносцев в атаку.

Аль-Адиль тут же передал подзорную трубу брату, который восседал рядом на командном возвышении. И хотя аль-Адиль за последний год не раз встречался с высокомерным королем во время попыток примирения, его брат никогда лично не видел своего заклятого врага.

— Сам Ричард Львиный Зад почтил нас своим присутствием.

Саладин приподнял бровь и посмотрел в подзорную трубу в том направлении, куда показывал брат.

— Он моложе, чем я ожидал, — искренне удивился султан. Аль-Адиль вспомнил, что он и сам отреагировал точно так же, когда впервые встретился с этим предводителем варваров. Мальчишка показался ему напыщенным и безрассудным, обладателем двух качеств, которые в полной мере проявились сегодня, когда Ричард ставил собственную жизнь в один ряд с жизнью своих солдат.

— К тому же глуп, если собирается сам возглавить наступление, — добавил аль-Адиль, довольно потирая руки от предвкушения, что анжуец падет под градом мусульманских стрел.

— Отвага и безрассудная храбрость — лишь оттенки одного цвета, брат, — пожав плечами, ответил Саладин. И внезапно помрачнел. — О Мириам ничего не слышно?

Аль-Адиль скривился. Ему поручили неприятную миссию — руководить переговорами об освобождении иудейки, но его посланники каждый раз возвращались с пустыми руками.

— Ее держат в королевском шатре. Король отказывается отпускать ее.

Саладин кивнул. Затем наклонился и едва слышно прошептал:

— Если меня сегодня убьют, я надеюсь, что ты ее спасешь.

Это не было просьбой. В голосе Саладина звучало нечто такое, что омрачило сердце аль-Адиля. Его брат всегда перед сражением вел себя так, как будто их победа неизбежна, даже когда все было против него. Но сейчас Саладин, похоже, не только был готов к смерти, но и говорил так, словно радовался возможности умереть. Аль-Адиль повернулся, чтобы возразить брату, но заметил странный свет в глазах султана, который охладил его пыл. Так и непроизнесенные слова застряли у курда в горле.

— Мне не нравится эта еврейка, но я люблю тебя, мой брат, — наконец произнес аль-Адиль. — Клянусь, она доживет до глубокой старости, нежась в тени египетских садов.

Саладин удовлетворенно кивнул.

— Иншалла. Да будет на то воля Аллаха.

Султан встал и повернулся к ожидающим легионам, собравшимся вокруг командного возвышения. Обычно в такие минуты, когда легкий ветерок военного конфликта грозился перерасти в ураганный шторм, султан выступал с напутственной речью, тщательно продуманной и призванной подбодрить перед сражением солдат. Но сегодня он просто встал перед войском, без огня и гордости, но исполненный непоколебимым, искренним бесстрашием. Взглянул на лица своих военачальников, потом посмотрел в глаза простых солдат, которые обожествляли его, считая живой легендой, и, наконец, произнес слова, идущие, как понял аль-Адиль, прямо из сердца:

— О, воины Аллаха, слушайте меня! Целых пять лет мы ведем с франками безжалостную войну за господство на Святой земле. И все это время я видел бесчисленное множество мужчин, которые, как и вы, не зная страха, шли на смерть. Сколько наших братьев, у которых есть жены и дети, мы сегодня еще похороним? Сколько матерей заплачут, узнав, что чада, бывшие когда-то прекрасными младенцами, сосавшими их грудь, будут гнить в безымянной могиле в пустыне и история забудет их имена? Вы все знаете, кто я. Однако я боюсь, что не знаю большинства из вас. И поэтому мне неимоверно стыдно. Не только за себя. Я с презрением взираю на каждый трон на этой земле, где вольготно сидит человек и посылает других на смерть, даже не зная их имен. Но такова правда жизни, друзья мои. Короли отдают приказы, а умирают солдаты. Итак, я привел вас сюда и многие из вас сегодня умрут. Но вот что я хочу вам сказать, братья мои. Не умирайте ради меня. Я не стою таких жертв. Однако ваши жены, дети, матери — ради них вы сегодня будете давать отпор страшной атаке неверных. Когда вы увидите, как мечи варваров опускаются на ваши шеи, а наконечники копий целятся в ваши сердца, вспомните, что сражаетесь — и умираете, — чтобы защитить от подобной участи тех, кого любите. В конечном счете ни одна цель, ни одна идея, ни одна пядь земли, святой или языческой, не стоит и капли пролитой крови. Но существует одна вещь — на самом деле единственная — на небесах и на земле, ради которой стоит умирать. Это любовь. Если вы сегодня погибнете, сражаясь за любовь, тогда, мои братья, вы окажетесь в раю, воспетом поэтами и богословами, в саду, с которым не могут сравниться вечные фонтаны, дворцы и прекрасные райские девы загробного мира. Любовь сама по себе — божественна, и умереть во имя любви — значит познать бессмертие.