Тень Лучезарного - [45]

– Мать хотела, чтобы мы затерялись среди людей, – пожал плечами Холдо. – Она все еще боялась, что Храм Света рано или поздно настигнет нас. Она говорила, что среди дакитов могут оказаться лазутчики Храма Света и мой меч или мой дар привлекут их.

– Не привлекут, если его не обнажать, – не согласилась Туррис. – На твоем мече другие ножны, не родной эфес, похожий на потертый эфес обыкновенного дакитского меча, который прошел через сотню рук. Я узнала его не глазами. Почувствовала. Ты ведь недавно полнил его?

– Полнил, – опустил голову Холдо. – Когда разорвал ту паутину. Вы знаете, что такое корча?

Молчание было ему ответом.

– Корча – это проклятие, – произнес Холдо. – Говорят, раньше, когда Эрсетлатари еще правил Лучезарный, он не всегда уничтожал тех, кто не хотел повиноваться ему. Иногда, может быть, ради забавы он насылал на них проклятье. И они обращались в мерзкое зверье. В калбов, волков, змей, сэнмурвов, во что угодно. Но, обращаясь в зверье, они становились не зверями, а чудовищами, замешенными на их крови. К тому же жажда убийства, жажда живой плоти поселялась в них. И остановить их было почти невозможно. Всякая рана, причиненная ими, приводила или к смерти, или к тяжелой болезни. И только пламя или отсечение головы могло пресечь их существование. Но самым страшным было то, что жертва корчи продолжала осознавать себя человеком или дакитом, даже становясь зверем. Когда моя мать пожирала моего младшего брата, она понимала, что пожирает собственную плоть, в ее глазах горел ужас, но она не могла остановиться.

– У Лучезарного на поле Бараггала не было воинов-оборотней, – нахмурился Игнис. – Я ничего не слышал об этом.

– Пораженным корчей можно управлять, – сказал Холдо. – Но говорят, что даже самый рукастый погонщик собак не может удержать в одной руке поводки псов, которые вместе в два раза тяжелее его самого. Ненависть, которой одаривает корча, может оказаться сильнее магии, потому что она замешена на древнем колдовстве, на колдовстве земли, на том, что дает жизнь всякой твари. Говорят, что Лучезарный обезглавил некоторых из древних богов еще до Бараггала. Обезглавил или как-то выманил их из убежищ и подчинил себе. А затем вплел их силу в свое колдовство. Тех богов, что владели этой землей еще до Энки. Корча – от них. Теперь это их месть Лучезарному, которая обратилась не на него, а на его подданных.

– Но Лучезарного нет! – воскликнул Эксилис.

– Есть его слуги, – сказал Холдо и замер на мгновение, закрыв глаза. – Наверное, некоторым из них это подвластно. Все случилось на второй день после грозы. В небе показались сэнмурвы. Я сразу их узнал. Их много в горах Сагкал, иногда они долетали и до Талхо, но тогда они казались просто дикими летающими псами. Падальщиками. Я никогда не видел их больше пары за один раз, а тут их были тысячи. Думаю, что они летели от деревни к деревне. Я был у сарая, закидывал сено под навес. Даже взял вилы в руки, думал, что отмашусь, если они вздумают напасть, сэнмурвы довольно трусливы, хотя, когда они кучей… Но это не были обычные сэнмурвы. Они вдруг образовали над деревенькой кольцо. Огромное кольцо, которое стало вращаться. У меня загудело в ушах, я почувствовал магию. Так и побежал домой вместе с вилами. Брат и мать стояли на крыльце.

– Будет беда, – сказала мать.

– Уже, – добавил мой младший брат. Он был нисколько не слабее меня, может быть, даже стал бы сильнее, чем я. Но теперь уже не судьба.

– Смотрите! – закричал мой брат.

Кольцо сэнмурвов распалось, и они полетели на юг, наверное, к другой деревне. А брат подбежал к воротам, забрался на ограду и закричал, что мы должны это видеть. Мы вышли из ворот и увидели, что все жители нашей небольшой деревни вместе с собаками, кошками, лошадьми и всей другой живностью уходят на запад, к Светлой Пустоши. Закрывают двери, овины, ставни на окнах, так, словно идут на сельский сход, но уходят на запад. Причем скотину никто не гонит, она идет сама. Мы ведь тоже давно подумывали убираться куда-нибудь, потому как чернота подбила деревню месяца полтора назад, стало трудно дышать, какая-то мерзость порою выла за оградами, но мать говорила, что надолго этой дряни не хватит. Весна придет как обычно. Тем более зима завалит черноту снегом, вот как теперь, а весной талые ручьи что-то унесут в реки, а остальное, может быть, сделает нашу землю еще жирнее. Все так думали. Тяжело бросать нажитое после пяти лет работы до кровавых мозолей. Я, кстати, думаю, что мать была права. Но кто же мог представить, что хозяева этой гадости делают последнюю ставку?

– Последнюю? – не понял Игнис. Ему нравился этот паренек.

– А какую? – повернул Холдо голову. – Какую ставку делает крестьянин, если режет весь скот, уничтожает все зерно, не оставляя даже на посев?

– Никакую, – хмыкнула в тишине Аментия. – Если он безумен. Не так, как я, я знаю, что меня называли безумной. А безумный совсем.

– Возможно, – задумался Холдо. – Но это безумие было очень точным. Через дом жила травница. Видимо, ее не схватила магия. Она не была колдуньей, но могла прикрыться от наговора, от ворожбы. Она выскочила на улицу за своей кошкой, которая брела, как все, тоже на запад. Схватила ее, взяла на руки, стала причитать, отпустила, но кошка все равно пошла на запад. Старуха поймала ее второй раз, и тут появился призрак. Тень с окровавленным горлом.