Тень ивы - [11]

Боль и обида, споря внутри, не давали одному перехлестнуть другое, а еще – Игорь вдруг просто ослеп. А когда свет оживил глаза, увидел, что вокруг много народу и кто-то из незнакомых девчонок протягивает ему руку. Михаила рядом не было.

– Что здесь, что случилось? – за спинами раздался голос какой-то учительницы, и Игорь поднялся и, опустив голову, побежал к гардеробной, на выход.

Дома отец, увидев на лице Игоря что-то страшное, ударил его с правой, по не разбитой части лица, Игорь еще раз от неожиданности пропустил удар, но боли не почувствовал. Сняв с себя только залитую кровью и грязью одежду, он упал в ванну, закрывшись изнутри, – в однокомнатной квартире ванная комната была единственной защитой от папы, назойливого по пьянке, – и лег лицом вверх. Слезы, которые он подавлял по дороге домой, теперь текли по пылающему ранами лицу.

– Кто тебя так, Игорь? – спросил отец, видно понявший, что рана получена не на этом восточном боксе, который он очень не одобрял. Говорил обычно, что это учебля «вооружает агрессора», – а какого – не говорил. Игорь горевал, что и дома не мог пореветь в голос, – и тут кому-то нужно лично убедиться в том, что ты унижен, ты побежден, что жизнь твоя –бесконечные потери. Одна сплошная невезуха.

Ночью боль на лице стала такой, что, когда отец пошел в уборную, Игорь не смог сдержать стон. Он случайно задел своей рукой лицо, и обнаружил, что оно где-то в стороне, не там, где должно быть.

Отец услышал, зажег свет и ахнул.

Из медпомощи отец предпочитал мобилизацию общественности.

Игорь помнил из глубокого детства, что однажды их троих, с живой тогда мамой, остановил в проходной совершенно тщедушный подросток, который попросил закурить у никогда не курившего отца. В ответ на это отец выхватил из кармана судейский свисток и дунул в него во всю дурь. На помощь никто не пришел, но подвыпивший паренек поспешил убраться.

Теперь вместо свистка была нижняя соседка Изольда Семеновна. Отец сбегал за ней, показал рукой на Игоря. Она ойкнула и спросила:

– Где болит, Игореша, покажи.

И еще раз, не дождавшись звука из неоткрывающегося рта Игоря, спросила:

– Что ты «ме» да «ме», покажи, где болит?

Потом переключилась на отца:

– Гена, ты должен рассказать, как это случилось.

Но отец, кривя губы в беззвучном плаче, только махнул рукой.

Поняв, что больше ничего интересного не будет, соседка взялась за телефон.

– Алло, скорая, ребенок в тяжелом состоянии. Да какой возраст, не помню, говорю вам – очень тяжелое состояние.

Отец перевел его на раскладной диван – один из двух, расположенных напротив друг друга . Приезжала скорая, сделали укол, после которого боль немного утихла, Игорь забылся ненадолго, но через некоторое время приехали еще двое в белых халатах, заставили встать, долго крутили его, трогали ушибленные на турнире в Узбекистане ребра, пытались что-то спросить, но челюсть отекла настолько, что рот по-прежнему не открывался. Они еще долго писали, причем отец очень налегал на «восточную секту». Игорь понял, что они ушли, когда погас свет.

***

Утром к ним домой явилась женщина-милиционер, которую для начала папа увел на кухню и о чем-то эмоционально ей рассказывал. Потом они вместе вошли в комнату, где в полузабытьи лежал Игорь.

– В общем, покалечили, – сказал папа.

– Здравствуй, Игорь. Ты помнишь, кто напал на тебя?

Игорь помотал головой. Он подумал: хорошо хоть, что есть совсем не хочется, все равно бы не смог открыть рот.

– У тебя сломано ребро, трещина челюсти, перелом носовой перегородки, ушиб ключицы, – начала читать женщина-капитан.

– Фашисты, – заметался по комнате отец. – Его заманили сектанты, там учат убивать людей, он уносит туда деньги.

– Это правда, Игорь?

Игорь отвернулся к стене.

– Он вам не скажет, мальчишеская солидарность. Я вам скажу, – милиции, его же хотели убить. Тут или большие деньги, или политика. Нас завоевывают изнутри иностранные государства. Это дело для КГБ, вот для кого это дело, понимаете?

Она поняла, потому что они вышли в коридор и долго беседовали, а Игорь мучался оттого, что хотел пить и не мог этого показать.

Его положили в больницу, где, после попытки одноклассников навестить его, он упросил своего врача никого к нему не пускать. Написал просьбу на бумаге, говорить еще не мог – гипс. Но вскоре как раз явился еще один посетитель, представился Сергеем Сергеевичем. Он обращал на себя внимание артистической шевелюрой, – а тогда никто не носил длинные волосы, – открытой улыбкой и красивым низким голосом. Он, в отличие от отца, пришедшего в первый же день с магазинным холодцом, догадался принести красивую коробочку сока с трубочкой, через которую только и смог с удовольствием попить Игорь. Сергей Сергеевич сообщил, что пришел от родительского комитета, спрашивал про обстановку в классе, про то, кто с кем, кто против кого, причем многих называл по имени и фамилии и довольствовался ответом, если Игорь просто кивал головой. Он приходил еще несколько раз, все время угощая Игоря чем-то неведомым, типа сыра из тюбика с крабовым вкусом, удивлял тем, что знал все больше про подробности жизни Гарпунова. Например, про Риту Бринскене, про Пиднеля, про Андрея Кима и его школу, но объяснял все неприятности не со стороны старшего наставника, как отец, а с его, Игоревой, позиции: ничем он не заслужил это невезение, эту боль.