— Да.
— Что — да?
— Предъява — есть.
— Ну, обоснуй.
— Я хотел спросить у тебя то же самое: кто ТЫ такой. Не «я» кто такой, а ты.
— Мля, а тебе не по хрену? Деток до х… бегает. А у тебя по ходу детей нету. Верно подмечено?! — подмигнул Серёга левым глазом, хоть и не оборачивался.
— Разговор сейчас не о моей личной жизни, а о том, кто ТЫ такой. Нет, я понимаю, ты считаешь меня своей галлюцинацией, — засмеялся Голос за спиной у Серёги. — Типа: «мужик, ты — это я из будущего — сгинь недоносок». А тебе, сопляку, ни разу не приходило в твою глупую головёнку, что я недоволен твоей персоной ещё вдвое больше, чем ты моей?! А, сопляк?
— Чё-чё? Ты не мог бы выражаться менее витиевато? Скажи проще: пошёл в пизду. И я пойму, что делать. Тебе, чё, бабки эти хреновы нужны?! Да на, падла, подавись!
— Тебе, дебилу, по телефону уже сказали, но ты тормозишь. Бабки твои сраные мне на х… не нужны! Я не могу понять, откуда ты взялся, козёл! Какого хрена свалился мне на голову! Ты чё, снег?!
— Да ты не кипятись, дядя, не кипятись.
Серый всё так же не оборачивался и не оборачивался.
— Хорошо, уговорил, — поубавил тот тон, — не буду. Но ты, честь-слово, сильно меня вывел из себя.
— Смотри, мужик: бабки в этой сумке тебе не нужны, ты не педофил, лопатой по башке — тоже тебе не надо. Тогда — чего ты хочешь? Хоть убей, не понимаю.
— Хочу выяснить, кто ты такой, — спокойно объяснил Голос (судя по звуку, он закурил). — Как ты взялся из моего прошлого. Как попал в мою реальность…
— Опа-на! — хохотнул Серый, резко обернулся, и… — Чё ты стрелки переводишь, поц?! С больной головы на здоровую…
Он осёкся, потому что перед ним стоял он сам, но, только, увеличенная копия, которая выросла до размеров взрослого, а не такого коротышки, каким был Свинцов.
— Это… Мля… Тебя чё, загримировали?…
— Да без проблем, — хохотнула копия. — Давай подойдём к родничку — помоем личико? Если это грим, то он тут же смоется.
— Не, ну не струя себе предъява?! Типа: «это не я — твоё будущее, а ты — моё прошлое»! И ты чё, серьёзно думаешь, что попаданец не ты, а я?… Типа, что это я сел на машину времени, приехал в твоё будущее, а ты — находишься в своём законном времени?!
— А ты, чё, можешь чем-то доказать, что я гоню? А ты, мля, глаголешь истину в последней инстанции?!
— Да без базара, чувак! Мы можем пойти в ментуру, мусора проверят твои документы, на предмет подлинности, и они тебе, придурку, будут всю эту хрень раскладывать по полочкам, а не я!
Серёгина копия в это время, пока он тараторил свою последнюю фразу, окончательно взбесилась, выплюнула бычок, схватила Серого за затылок и прижала лицом к своему плечу.
— Ты чё, забыл, чё я тебе сказал там в подвале про ментов?! Падла, попробуешь сунуться в ментуру, я тебе ноги выну, спички вставлю и приседать заставлю!
Оттого, как ублюдок схватил Свинцова, Серый попытался вывернуться, дёрнул той рукой, на плече которой висела сумка, чтоб засветить этому крейзи в глаз, но сумка слетела с плеча, сделала дугу высоко над головами сцепившихся и так ударилась о землю, что из неё даже выползла половина денежной пачки. Застряла внутри, словно была приклеена к остальным целлофановым упаковкам.
— Ого?! — осклабился молодчик и отпустил Серого (шею ему решил не сворачивать — оставить на потом), — да у тебя там далеко не туалетная бумага! И не «кожа» от свежёванных картофелин, да?
— А чё такое «сжёванных»?
— Забей. Я про другое говорю. Про то, что ты мне назвиздел по телефону.
— Чё?… — недоумённо смотрел на него Серый. — Ты хочешь сказать, что это не ты, а я? Ну, типа, это я приехал из твоего прошлого и сам начал названивать тебе на сотовый, а ты тут вообще не при делах?…
— Ну, ты мне нагнал по телефону, — говорила Серёгина копия одновременно со своим визави, — что сорок раз перелопатил свой картофельный ящик, и намекал на то, что школьный портфель с баблом свиснул не ты, а я. Чё, не так, что ли?
— Извините, — опять перешёл Серый на «вы», — но вы фигню какую-то мелете. Давайте, объясню? Сначала вы сказали, что вам не нужна эта школьная сумка, теперь вы смотрите на меня с укоризной и говорите, что я вас облапошил — и с картофельным ящиком и с деньгами, лежащими в сумке. Вот я и не понимаю: даже если я облапошил! Но вам оно не по хрену? Да, я говнюк и малолетний врунишка! Но что с того? Вас это, извиняюсь, ебёт?!
— Тебе на этот вопрос ответить?
— Да нет, я просто…
— Ну почему же, давай отвечу! Тут есть маленькая заминка. Да, по телефону я тебе сказал… Вернее, намекнул на то, что мне не нужны твои грязные деньги. Но в то же самое время я не сказал кое-что другое, более важное, чем вся эта паршивая сумка. Я НЕСКАЗАЛ, что считаю тебя мной самим, то есть пришельцем из моего детства. Ведь тебе не фиг делать — меня уделать: пошёл и накапал на меня ментам, что я насильник… То есть, твой старший брат или твой папаша, который до тебя грязно домогается. Меня упекли в камеру, за тобой некому наблюдать и ты простенько закапываешь мои денежки. Потом — менты выясняют, что ты беспонтово на меня «настучал», высвобождают меня из каталажки, а денежки — тю-тю, они плакали! Вот и пораскинь, правду ли я сказал тебе по телефону. О том, что мне в жопу не нужны твои деньги. Или, может быть, слукавил? Ведь, если меня заметут в каталажку, то за тобой некому будет наблюдать и я не разнюхаю, куда ты зарыл эту сумку.
