Тень Галилеянина - [68]

– Риск слишком велик. Я не могу отпустить всех. Это будет истолковано превратно – да, каким-нибудь сумасбродам может прийти в голову, что мы слабы. Такого быть не должно – именно сейчас, когда народ не спокоен, ни у кого не должно возникнуть подобного впечатления. И все-таки я хочу воспользоваться твоим предложением. Не в полной мере – отчасти. Мы отпустим на свободу одного. Один – не так рискованно. Я смогу проверить, окупается ли милосердие.

Я отважился на еще одну, последнюю попытку:

– А нельзя ли отпустить двоих? Одного зелота и Иисуса? Это бы значило пойти навстречу разным слоям в народе.

– Нет! Одного достаточно. Я предоставлю народу самому выбирать. Пусть выбирают между Иисусом и одним из зелотов. Тогда станет ясно, кто пользуется в народе большей поддержкой, Тогда и посмотрим, есть ли у этого Иисуса с его идеями будущее. Или мне и дальше придется иметь дело с вооруженным сопротивлением.

Я испугался. Мою идею амнистии ради умиротворения народа Пилат превратил в эксперимент, к которому теперь прибегал, чтобы точнее рассчитать свои шансы удержать власть. Я почувствовал, как желудок мой судорожно сжимается. Горло словно стянуло веревкой. По спине градом лил холодный пот. Я снова ощутил себя в когтях зверя. Я попытался ничем себя не выдать. Пилат поднял глаза и произнес:

– По-настоящему следовало казнить их всех. Это было бы только справедливо. Но пока мы говорили, мне стало ясно, что есть два вида нарушителей спокойствия. На мой взгляд, опасны и те, и другие. Я проверю, кому из них сочувствует народ. Видишь, твои идеи не пропали зря.

– И кто же будет предложен им на выбор вместе с Иисусов?

– Некто Варавва.

Не в силах ничего изменить, я должен был смотреть, как неотвратимо приближается катастрофа. Я не мог больше скрывать своего ужаса. Тело била крупная дрожь. Пилат взглянул на меня. В его глазах я прочел удивление:

– Честное слово, ты можешь быть доволен. Ты навел меня на мысль об амнистии. Ты убедил меня, что речь идет о разных движениях. Между теми и другими им теперь предстоит выбрать. Этот выбор – твоя идея! Отличная идея!

Насколько мог, я постарался взять себя в руки. Потом собрал всю волю и поблагодарил Пилата за то, что он поддержал мою идею амнистии. Одновременно в душе я проклинал эту самую мысль, заведшую меня в тупик. Пилат нашел слова, чтобы выразить мне признательность за мою работу. По его словам, он был рад, что получилось поговорить со мной, до того как ему предстояло вынести окончательный вердикт «по делу Иисуса».

Как я добрался домой из претории, не помню. Все чувства мои были в смятении. Дело приняло оборот, когда любое продолжение представлялось ужасным. И в то же время все во мне восставало против такого конца. Конца, к которому я оказался самым чудовищным образом причастен. Конца, которого я не желал. Но ведь сказал же Пилат: «Это – твоя идея! Отличная идея!». В моих ушах звучал его голос, и каждый раз я вздрагивал, словно от удара бичом.

Дома качались перед моими глазами. Проемы дверей враждебно уставились на меня черными дырами. Повсюду мне слышался шепот. Людские голоса рвались наружу из моего подсознания: «Вот он идет, предатель, вознамерившийся перехитрить римлян! Теперь он в ловушке. Его хитрость обернулась против него. Ничего у него не вышло!». При любом исходе я чувствовал себя виноватым в смерти того, кому выпадет этот жребий. И то, что я повторял себе снова и снова: «Ты никого не предавал. Не ты приказал их арестовать. Ты вступился за всех. Ты хотел, чтобы их отпустили на волю. Ты не виноват», – это мне не помогало.

А так ли уж я не виноват? А вдруг Пилат в начале нашего разговора думал освободить их обоих – и Иисуса, и Варавву? Разве не стало ему ясно только потом, когда мы с ним уже говорили, что здесь спрятана альтернатива?

Одно точно: то, что в результате предстояло выбирать между Иисусом и Вараввой, произошло не без моего участия. Была в этом также и моя вина? Нет, кричал я, нет! Все во мне восставало. Я не виноват. Я не виноват! Снова и снова повторял я себе эти слова. Я не виноват! Но как только смолкал мой собственный голос, как в моем подсознании возникали другие голоса, которые шептали: «Ты виноват, ты!». Я не мог заставить их замолчать. Дорога домой стала для меня мукой.

Придя, я послал Малха, чтобы он рассказал мне о дальнейших событиях. Я велел ему держаться поблизости от претории и сообщить, какое решение они примут. Я не чувствовал в себе сил отправиться вместе с ним.

Потекли часы томительного ожидания. Наконец, Малх вернулся с новостью: по желанию народа Варавву освободили, и он тут же скрылся. Иисуса распяли за городом. Вместе с двумя другими зелотами.

Решение было принято. Я немного успокоился. Я даже почувствовал в себе силы отправиться за городские ворота. Мне хотелось хотя бы издалека увидеть Иисуса. В Галилее я все время шел по его следам. И ни разу так и не встретился с ним. Только теперь предстояла мне встреча с ним – с человеком, которого казнили как преступника. Тимон и Малх пошли со мной.

Когда мы миновали вторую стену, нам открылось место казни. Там высились три креста. Три изувеченных пыткой, окровавленных человека висели на них – в муке и предсмертной тоске. Послышался шепот: «Один уже умер. Римляне казнили его, потому что боялись. Думали, вдруг он – мессия».