Тень Александра - [7]

— Ну, проходи первым, — сказал я Гансу, указав на тщательно отделанную дубовую дверь.

Он в нетерпении занял позицию у двери. Рухелио сорвал печати и пригласил нас пройти в святая святых покойного — его бесценную библиотеку.

Убранство дома сразу показалось мне чрезмерным, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что предстало перед нами теперь. Рухелио открыл огромные ставни на застекленной двери, и яркий свет ослепил нас. В библиотеке не было витражей, здесь Бернар хотел видеть все ясно. А я наоборот вдруг пожалел о рассеянном свете остальной части дома, который смог бы смягчить открывшееся нашим глазам зрелище.

— Надеюсь, ты догадался взять с собой лопатку и мастерки… — вздохнул Ганс, плечи которого опустились на добрых десять сантиметров.

Эти инструменты очень пригодились бы, чтобы расчистить примерно сорок квадратных метров помещения, в котором было нагромождено столько всего, что невозможно было ступить и шагу, чтобы не разбить или не поломать чего-нибудь. Не могу сказать, что я очень аккуратен, но в моей квартире даже в самые плохие времена никогда не бывало такого хаоса. Полки, которые покрывали стены от пола до потолка, ломились от книг и непонятных предметов, собранных в пластиковые пакеты, ящички или картонные коробки и казавшихся грудой обломков. На огромном массивном письменном столе не оставалось свободного места даже для чашки кофе. Шкафы не были видны под осколками амфор, статуэток, фрагментов скульптур, ваз и многого другого, что с первого взгляда могло бы заставить пустить слюну самого пресыщенного из собирателей античного искусства. Как то, на что сейчас смотрел Ганс.

— Мозаика… — фыркнул он, указывая на нечто вроде огромной картины в глубине комнаты. — Он создавал это в свободное время, милейший профессор? Я в детском саду делал получше.

Я подошел, перешагнув через несколько ящиков, и присвистнул.

— Значит, ты посещал его вместе с первыми цезарями, мой дорогой Ганс. Я очень хотел бы увидеть их лица в Неаполитанском музее, когда они узнают, что вновь обрели собрата, которого им так не хватало.

Я наклонился, чтобы рассмотреть находку. На огромном деревянном панно размером три на пять метров, прислоненном к книжному шкафу, четкими мозаичными линиями была воспроизведена битва Александра Македонского с персидским царем Дарием. Эта римская мозаика, датированная I веком после Рождества Христова, была копией картины Филоксена, написанной в III веке до нашей эры. Слева, с самого краю, был изображен Александр Македонский верхом на Буцефале.

— Это старинная? — спросил меня Ганс.

— Эту мозаику знают во всем мире, кроме тебя, судя по всему. Она выставлена в археологическом музее в Неаполе.

Когда мне было столько же лет, сколько сейчас Гансу, я с увлечением изучал ее и, как и многие другие, очень сожалел об утрате одного фрагмента — нижней части Буцефала и ног его хозяина. Фрагмента, который сейчас находился у нас перед глазами, тщательно вставленный именно в то место, где он должен был бы находиться на оригинале.

— Так это подлинник?

Я окинул взглядом все, что меня окружало, и согласно кивнул. Бертран Лешоссер всегда ненавидел копии.

Ганс рухнул на стул, который злобно, но не слишком громко скрипнул под ним.

— Когда я расскажу это деду…

Я позволил себе удовлетворенно улыбнуться. Если его мог взволновать вид утраченного фрагмента мозаики, значит, он не так уж безнадежен, как я опасался.

— Успокойся, мой милый. Если бы ты знал, сколько всего иногда таится в частных коллекциях… Посерьезней, чем этот кусок мозаики.

Я осторожно погладил хрупкие мозаичные фрагменты. Работа была выполнена чрезвычайно искусно и тщательно. Каждый кусочек смальты крепко держался на дереве, покрытом толстой бумагой, на которой был штрихами набросан эскиз мозаики, но в случае надобности их можно было перевезти без большого риска повредить.

Я повернулся к полицейским, которые издали наблюдали за нами, не понимая, что нас так потрясло.

— Часть украдена? — осторожно спросил тот, что помоложе.

— Если так, то вы найдете заявление о краже, изложенное на латыни, самое меньшее в двадцати метрах под землей.

Рухелио нахмурился.

— Вы не могли бы выразиться яснее?

— Простите, это шутка музейных крыс. Нет, ничего не украдено. На самом деле это фрагмент мозаики, разрушенной несколько веков назад.

Полицейские обменялись понимающими взглядами и кивнули, словно и впрямь уяснили все обстоятельства дела.

— Мы начнем описывать, фотографировать и упаковывать то, что здесь находится, чтобы позже перевезти в музей, — вздохнул я. — Если хотите остаться и помочь нам…

Рухелио сморщил нос, окинув взглядом покрытые пылью полки. Потом провел рукой по безупречной складке на брюках, словно заранее представляя, как они покроются паутиной.

— Чтобы не мешать, мы лучше вас оставим. Если понадобимся — будем внизу, в гостиной.

И оба полицейских скрылись в коридоре, а Ганс, от возбуждения прыгая, как блоха, потянул меня за рукав футболки, другой рукой вытаскивая из кармана свой мобильник.

— Я знаю одного типа, который работает в историческом журнале. Это отец студента с нашего факультета. Он вообще-то неудачник, но знает, как сделать сенсацию. Мы станем знаменитыми, Мор! Нас пригласят на телевидение!