Тэмуджин. Книга 3 - [84]

Тэмуджин заметил, как анда как-то понемногу сгорбился в седле, его будто охватила какая-то слабость, неуверенность перед подступающей тяжестью власти в своем роду. Ответственность за жизнь многотысячного отцовского улуса и улусов дядей сейчас должна была всей громадой навалиться на его неокрепшие плечи. Завтра же дядья начнут приступать к нему со своими спорами, притязаниями, одних нужно урезонить, других поддержать, а еще скоро начнется перекочевка на весенние пастбища, дележ урочищ с соседними родами, внутри рода – тут и споры, обиды, советы со старейшинами, с шаманами, обращение к богам за помощью…

Глядя на анду, Тэмуджин думал: «Или будешь сброшен и раздавлен этой тяжестью, или оседлаешь, приручишь и будешь править, как умелый всадник правит норовистым конем». Он представил себя на месте анды, как он принял бы старшинство над улусами беспокойных и задиристых киятских нойонов, и словно на себе почувствовал тяжелое ярмо, подумал: «Нелегка ноша, но и мне суждено носить ее, как когда-то носил тяжелую кангу на шее…».

На ровном месте в низине, в половине перестрела перед колоннами всадников была сложена большая куча сосновых сучьев для жертвенного огня. Толпа нойонов приблизилась к ней и остановилась. Нойоны спешивались, передавали коней нукерам.

К Тогорилу протолкнулся хонгиратский Дэй Сэсэн, обратился с почтительной улыбкой на обветренном лице:

– Что ж, пусть джадараны начинают свои обряды, а мы посмотрим со стороны. Тут у нас приготовлено удобное место…

– Да, пусть начинают, не будем им мешать, – милостиво согласился хан.

Они прошли к толпе керуленских нойонов, устраивавшихся на небольшом бугорке в шагах сорока от кострища. Молодые нукеры проворно расстилали ковры на пожухлой весенней траве, расставляли в ряд подушки для сидений.

Тогорила усадили в середине, рядом расселась ханская свита, с ними же был и Тэмуджин со своим неотлучным Боорчи. Справа и слева от них разместились самые знатные из керуленских нойонов. По сторонам толкались, рассаживаясь, остальные. Харачу теснились позади, широким полукругом разместившись на склоне холма.

День начинался теплый, весеннее солнце пригревало землю. Небо было чисто и свежо, словно легким синим шелком завесило всю степь с востока до запада. Прозрачный воздух, нагреваясь под теплыми лучами, ласкал грубые, привыкшие к стужам и ветрам лица воинов, навеивал на всех праздничное чувство. Казалось, сами боги по торжественному случаю дарили такую благодать, и люди после долгой зимней стужи наслаждались негой и теплом.

У незажженного костра толпились джадаранские нойоны и старейшины, готовились к обрядам. Братья Хара Хадана, за эти дни свыкшиеся с мыслью о неизбежной отдаче под власть племянника, уже не хмурили лица. Смирившись, теперь они осознавали, что при новом раскладе сил свершается неизбежное, да и то, что им стало известно – как все остальные керуленские рода предались Таргудаю и вместе с борджигинами собирались отобрать у них улусы, – сильно напугало их, заставило перемениться и благодарить небо за то, что пронесло опасность стороной. «Пусть будет Джамуха вместо Хара Хадана, – обсуждая новое положение, говорили они между собой, – теперь лишь бы свои улусы не потерять…». И сейчас лица их были строго сосредоточены, вместе с шаманами и старейшинами они споро и деловито подготовлялись к действу. Доставали из переметных сумов бурдюки с жертвенным архи и молоком, туесы с маслом, сметаной, расставляли все вокруг кострища.

Двое шаманов в оргоях[23] – один в белом, другой в черном – и рогатых майхабши[24] с двух сторон разожгли костер. Огонь быстро охватил смолистые сучья и скоро затрещал, вздымаясь черноватым дымом к небу. Шаманы взяли в руки по небольшому туесу и чашке – белый шаман с молоком, черный – с архи – и медленно пошли друг за другом вокруг костра, наливая в чашки и брызгая в небо. Потом черный шаман обратился к восточной стороне неба, белый – к западной, и оба, перебивая друг друга, выкрикивали имена разных богов и их сыновей, прося обратить свои взоры на землю и благословить их обряд, дать силы и удачу молодому нойону. Они угостили из своих чаш огонь, призывая хозяина огня, Сахяадая-нойона, и супругу его, Сахала-хатун, чтобы и они стали свидетелями и благословили их. Вслед за ними взяли свои туесы нойоны и стали бросать в костер куски масла и жира. Огонь трещал, уже высоко вздымался черный дым, косым столбом тянулся к самому небу.

Двое молодых мужчин привели откуда-то черного, как уголь, пятилетнего жеребца. Остановившись в некотором отдалении, они держали его за недоуздок.

Джадаранские нойоны и старейшины встали широким кругом на северной стороне от пылающего костра. Двое старейшин взяли за руки Джамуху, вывели в круг и отвели на северную сторону, поставив во главе круга. Джамуха в правой руке держал отцовское знамя и стоял, крепко уперев древко в землю.

Старейшины, оглянувшись, дали знак мужчинам, державшим жеребца. Те с готовностью повели испуганно храпевшего коня в круг и под указку старейшин поставили его напротив Джамухи, в шагах десяти от него.

Дядья Джамухи перехватили жеребца, окружили, крепко ухватившись за гриву и хвост, не давая ему вырваться. Джамуха стоял, крепко сжимая древко знамени, твердо расставив ноги и гордо подняв голову, глядя на них.