Тэмуджин. Книга 3 - [78]

Тэмуджин со смущением и благодарностью вслушивался в слова хана, украдкой взглядывался в лица нойонов, отмечая про себя, как многозначительно переглядывались между собой, качали головами керуленские вожди.

XXXVI

На другое утро Тэмуджин попросил Джамуху, чтобы в отдельной юрте накрыли стол. Тот выделил юрту, в которой угощал его в первый день. Дождавшись, когда все будет готово, Тэмуджин послал Боорчи за Мэнлигом и отцовскими тысячниками.

– Скажи, что зовет наследник их нойона, Есугея-багатура, – сказал он, – что хочет поговорить с ними.

Мэнлиг пришел почти сразу; войдя в юрту, он приветливо поздоровался, приложив руку к груди, и с готовностью спросил:

– Что, будем говорить с тысячниками?

– Да, поправим им головы после вчерашнего, да поговорим, – ответил Тэмуджин и взволнованно спросил: – Как думаешь, Мэнлиг-аха, захотят они вставать под старое знамя, не начнут юлить да уклоняться?

– Никуда не денутся! – решительно махнул тот. – Только будь с ними потверже…

Тысячники тоже пришли без задержки – видно, что им самим не терпелось послушать сына своего властителя. Тэмуджин встречал их, сидя на хойморе, за накрытым столом. По его правую руку сидел Мэнлиг, слева он посадил Боорчи.

Один за другим, пригибаясь под низкой дверью, вошли десять вождей отцовского войска. Столпившись у двери, снимая шапки, они щурились, оглядываясь в полусумраке. До глубокой ночи пропировали они в большой юрте, там же, у столов, и спали, а теперь лица их были темны, придавлены тяжестью похмелья.

– Присаживайтесь к столу, – Тэмуджин, как приветливый хозяин, радушно улыбался, оглядывая их смурные лица. – Хан вас напоил, а я буду опохмелять…

Он взял пузатый медный кувшин, сдвинул вместе тринадцать медных чашек и, тоненькой струйкой, неторопливо наполнил их. Тысячники, присев, молча следили за ним, облизывая сухие губы, поглядывали на полные чашки.

– Настало время нам познакомиться и поговорить, – сказал Тэмуджин, – а обсуждать дела лучше на ясные головы. Ведь так?

Те скромно улыбнулись, взглядывая на него, косясь на стол, заставленный кувшинами и блюдами, полными едой для похмельных – тонко нарезанной сырой печенью, присыпанной солью, ягодами брусники, мороженной рыбой… Глядя на их страдающие лица, Тэмуджин не стал тянуть времени.

– Ну, выпьем, – он взял свою чашу, дождался, когда разобрали чаши остальные, – раньше вы, бывало, пили с моим отцом, теперь попробуйте вкус вина вместе со мной.

Их не пришлось уговаривать, все дружно осушили чаши. Тэмуджин снова наполнил им чаши.

– Теперь выпьем за знамя Есугея-нойона, под которым вы когда-то собрались в один улус, под которым вы ходили по дальним землям, брали добычу и защищались от врагов, за знамя, которое давало вам силу и независимость, славу среди народов и почтение соплеменников. Выпьем за то, чтобы под этим же знаменем восстановился старый улус Есугея-нойона, чтобы по-прежнему наши семьи, жены и малые дети, сестры и матери и почтенные старцы пребывали в благополучии и безопасности. Чтобы народ без боязни ожидал завтрашнего дня и с благодарностью приносил жертвы богам и духам предков, чтобы он веселился и праздновал, в тепле и сытости растил детей…

Едва он умолк, слова его подхватил Мэнлиг.

– Очень верные слова! – громко сказал он, тряхнув пышной лисьей шапкой на голове и внушительно оглядывая нойонов. – Иного пути у нас нет, кроме как восстановить старый улус и собрать всех бывших подданных. Сын нашего нойона уже показал нам свое нутро, мы сами все увидели: он сделал то, чего не смог ни один из северных или южных нойонов – положил конец этому безумству в племени. Кто бы смог остановить Таргудая, этого взбесившегося пса, кто бы смог удержать от развала джадаранский улус, который все последние годы держал наши южные границы?

– Да, это верно, – соглашались с ним все.

– Хуже нет, чем не знать, что будет завтра.

– Пора уж приходить к какому-то концу.

Выпили по второй.

Тэмуджин был рад. Все оказались согласны в главном: пора приходить к порядку, налаживать жизнь по закону. Никто не отказался восстановить старый улус, жить под старым знаменем. Довольный тем, что нет нужды лишний раз объяснять то, что ясно и так, он думал: «Видно, что люди они не глупые, да и отец не мог подобрать себе подручных из глупцов, а нелегкая жизнь еще сильнее заставляет думать…».

Он с улыбкой оглядел освеженные вином лица тысячников, посмотрел на Мэнлига. Тот, радуясь с ним вместе, заговорщически подмигнул ему. Тэмуджин, сдержанно кашлянув в руку, поправил голос.

– Ну, теперь я вам скажу свое главное слово.

Все притихли, убрали с лиц улыбки, обращая на него взоры.

– За эти годы мы своими глазами увидели, к чему приводит то, что нет порядка в племени. Мы все увидели, что хуже нет жизни чем та, когда родами правят глупые и подлые люди. Власть, видно, часто попадает к таким, у кого гонор и жадность выше их ума, кто не умеет продумать, к чему могут привести их дурные порывы. Вы помните, как мои дядья из-за своей жадности и гонора бросили нас одних в степи и к чему привело такое их поведение? Их перестали уважать, они лишились достоинства и скоро оказались в руках этого безумца Таргудая. Сам Таргудай затеял набег на онгутов, но не подумал, чем это может обернуться – те пришли с ответным набегом, да еще привели с собой татар и чжурчженей. Этой зимой он ничего лучшего не придумал, как воевать с южными монголами и тысячи соплеменников погибли, а нойоны до вчерашнего дня не знали, что делать и как дальше жить. Я вам хочу сказать, что вся беда – от подлых и глупых людей. От них страдают ни в чем не повинные соплеменники. Поэтому в своем улусе я без разговоров буду удалять от власти глупых и подлых, и буду возвышать умных и честных. Это я говорю вам заранее и открыто, чтобы вы все знали, что я за человек и чего вам от меня ждать. Кто не согласен со мной, тот пусть сразу признается в этом и уходит с места тысячника, сотника и десятника, пусть живет своим айлом, я никого не буду притеснять. Это будет единственное, что я потребую от моих подданных, когда я подниму отцовское знамя. Но если вы, тысячники моего отца, люди умные и способные понимать, что для улуса хорошо и что плохо, – а я, глядя по тому, как вы держались после смерти моего отца, думаю, что вы все люди умные и честные, – вам тревожиться нечего, пусть тревожатся подлые, глупые и трусливые.