Тэмуджин. Книга 3 - [124]

Подростки не догнали своих, не смогли передать, что им было сказано, и большинство их, побоявшись вновь предстать перед Тэмуджином, осталось в лесу.

Боорчи доложил Тэмуджину о вернувшихся меркитских подростках, когда он вместе с Джамухой сидел у хана. Они обсуждали завершение похода и предстоящее движение в обратный путь.

Тогорил намеревался идти к себе на Тулу прямым путем, вверх по Селенге, и предлагал обоим андам идти вместе с ним – дойти по ровной дороге до Тулы, и оттуда повернуть на Керулен.

– С такой добычей вам трудно будет идти напрямик, через горы, – говорил он, – а тут вы потеряете лишних несколько дней, зато – по ровной степи.

«Наверно, это ему на руку, – догадался Тэмуджин. – Хочет, чтобы его подданные увидели два наших тумэна, да с такой добычей – чтобы по всему ханству пошел слух: у Тогорила опять в друзьях монгольские вожди, как прежде, при Есугее, и вместе в походы ходят…»

Он первый согласился, не глядя на задумчивое лицо Джамухи.

– Да, можно и так пойти, – сказал он. – Хоть и ждут дома наши матери, томятся от тревоги, а несколько дней можно потратить.

– А напрямик вы нукеров пошлите, – советовал хан. – Они и доложат вашим, что все хорошо и скоро прибудете с добычей.

Джамуха с трудом согласился, кивнув головой, не проронив ни слова. По лицу его, затененному грустью, и едва заметному вздоху Тэмуджин догадался: сильно тоскует по молодой жене анда, хотя и не показывает вида.

В это время и вошел в юрту Боорчи и, поклонившись хану, доложил Тэмуджину о прибывших меркитских подростках. Тэмуджин тут же собрался. Хан и анда тоже изъявили желание посмотреть на пленных.

Вместе выехали на северную сторону. Толпа пленных так и стояла на месте. Все эти дни им отдавали требуху, да худшие части туш животных, что резали себе на корм воины в курене. Пленные варили их в котлах, тем прокармливали детей и поддерживали свои животы.

Они приблизились к толпе. Сотник караула плетью показал на стоявших в куче подростков. Те, обреченно опустив головы, прижимались друг к другу.

Тэмуджин движением руки приказал подвести их поближе. Подростки подошли гурьбой и, все так же опустив головы, с виноватым видом смотрели в землю.

– Ну, где ваши отцы? – спросил Тэмуджин.

Коренастый парень лет двенадцати, видом постарше других, сказал за всех:

– Своих мы не нашли, а встретили одного старика, он сказал, что наши ушли далеко.

– А зачем тогда вы вернулись?

– Мы пришли умереть за них.

Тэмуджин пытливо оглядел подростков. Многие, подняв головы, прямо смотрели на него.

– Зачем вам за них умирать?

– Чтобы вы простили наши семьи.

Тэмуджин долго молчал. Хан испытующе посматривал на него сбоку.

– Хорошо, – наконец, сказал Тэмуджин. – Я прощаю ваши семьи и самих вас отпускаю, потому что уважаю храбрых и честных людей. Вина ваших отцов и братьев перед моим родом немалая, но вы сумели искупить ее. Вы не побоялись прийти на смерть ради своих, потому и заслужили прощение. Вам вернут скот, – ровно столько, сколько у вас было отобрано, и никто вас больше не тронет.

Подростки, с великим облегчением на лицах, словно они избавились от тяжелой ноши, устало опускали плечи, невидящими глазами глядя на него. Старший первым опомнился от великой радости, склонился в низком поклоне, за ним и другие, прижав руки к груди, поклонились Тэмуджину.

– Остальных, – уже не глядя на них, приказывал сотникам Тэмуджин, – гоните в общую толпу! Пусть во веки веков они будут в рабстве в моем улусе, – изживать вину своих предков.

Сотник махнул воинам, те оцепили круг и погнали пленных. На месте остались немногие – только что освобожденные из плена семьи. Пав на колени от взрослых до малых, они молча уткнулись головами в землю.

– Правильно ты сделал, – сказал хан, задумчиво глядя на кланявшихся меркитов, качая головой, – очень мудро и справедливо ты поступил, сын мой. Каждый должен получить по своим заслугам.

– Я бы тоже так сделал, – сказал Джамуха.

XIV

На другое утро они поехали вверх по речке Тугнэ – там, в нескольких местах вдоль ее берега, была собрана добыча с меркитского похода. Согнанные со всех куреней, стояли толпы пленных меркитов, стада и табуны из разных краев долины. Еще вечером хан распорядился, чтобы тысячники находились там и ждали их.

Выехали рано. Впереди рысили хан с Тэмуджином и Джамухой, в десятке шагов за ними кучками следовали их свиты. Приотстав шагов на двести, вытянувшись сотенными колоннами далеко по сторонам, двигались отряды войск охраны – по нескольку сот всадников от каждого улуса. Впереди и по бокам, на гребнях сопок редкой цепью маячили дозорные.

Утро, как и во все эти дни, начиналось ясное, безоблачное; воздух все еще хранил остатки ночной прохлады. Солнце, оторвавшись от горизонта, красноватым кругом висело над склоном сопки, ласково пригревало первыми лучами. В степи просыпались кузнечики – то и дело крупные, пестрокоричневые насекомые с тяжелым треском взлетали из-под копыт, удалялись шагов на тридцать и, замолкая, падали в траву. Поднималась мошка, густыми роями витая вокруг, облепляя лошадей, заставляя их непрерывно взмахивать хвостами.

Ехали молча. Хан отчего-то был не в духе, будто у него случилось что-то неприятное. Утром, при встрече, он окинул Тэмуджина и Джамуху безулыбчивым взглядом, сухо обронил: