Тэмуджин. Книга 2 - [27]

– Что за слова ты исторгаешь из уст своих?.. – донельзя удивленный, Даритай пересел, повернувшись к нему лицом. – Почему же это они для тебя вдруг стали глупые, брат Хутугта?

– Ты не поймешь, – тот пренебрежительно посмотрел на него и отвернул взгляд.

– Почему?

– Потому что ты один из этих баранов. И говорить тебе сейчас об этом, что кричать в пустую тарбаганью нору.

– Почему же это я не пойму? – обиделся Даритай. – Ты что, меня таким уж безголовым считаешь? А сам ты не из этих же людей вышел? Или умереть еще не успел, а уже богом сделался?

– Из людей я, такой же, как и все вы… – Хутугта сначала неохотно выдавливал из себя слова, не желая разговаривать, но вдруг, разгорячившись потаенными своими мыслями, довлевшими над ним все эти дни, и выпитым на пустой желудок вином, заговорил откровенно: – Я все думаю в последнее время: вот мы все носимся по земле с оружием в руках, рвем друг у друга куски, чуть ли не из глоток вырываем, воюем, ненавидим друг друга, мучаем себя и других, а зачем? Каждый из нас ведь недолгий гость на этой земле. А раз так, чего нам здесь делить?.. Глупые существа, эти люди, вот что я понял, и живут они неправильно…

Даритай озадаченно повертел головой, будто принюхиваясь к какому-то незнакомому запаху.

– А кто тогда правильно живет… волк, что ли? Как дед Хабул говорил?

– Волк и тот лучше человека. Он выходит на охоту только когда голоден. А мы и сытые все высматриваем, что бы себе отхватить, да побольше, да пожирнее.

– А что делать, не мы начали так жить. А кровную месть куда денешь? Убили татары хана Амбагая, мы же должны были отомстить? Убили Есугея и опять мы когда-то кровь им пролить должны.

– Мы отомстим, а потом они будут мстить нам и опять пойдет все по новому кругу… Почему-то никак не поймут люди, что враги наши, убивая нас, тоже мстят за кого-то своего, тоже считают, что справедливо, а кто между нами первым начал лить кровь, этого уже никто не помнит.

– Э-ээ, да ты, как дядя Тодоен перед уходом, тоже чудить стал, – усмехнулся Даритай и налил из бурдюка новую чашу. – На, лучше выпей вина и не забивай голову негодными мыслями. Я вот все о другом думаю: как мне быть после тебя, куда приткнуться мне теперь на этой земле? Мне бы услышать об этом от тебя, что ты мне скажешь?

– Если я скажу то, что думаю, ты опять меня не поймешь… – Хутугта снова выпил и вернул опорожненную чашу.

– Ну, пусть не пойму, ты скажи просто так, а я послушаю.

Хутугта молчал, глядя мимо него куда-то вдаль.

– Ну, говори, что же ты молчишь? – допытывался Даритай. – Или не знаешь? Тогда скажи прямо, что не знаешь…

– Если ты и вправду хочешь знать, что я думаю, то мое мнение такое: вам с Бури Бухэ и Ехэ Цэрэном надо снова объединиться вместе и главным нойоном над собой поставить Тэмуджина, и слушать его, как наши отцы слушали хана Хабула.

– Что-о? – Даритай выронил из рук полную чашку архи, облившись, зашипел, еле сдерживая ругань, стал вытирать штаны и рубаху. – Этого щенка, который только недавно перестал сосать молоко из материнской груди, поставить над собой и слушать его? Да ты ведь и вправду с ума понемногу уже сходишь, кажется мне…

– Вот видишь, я говорил, что не поймешь.

– Нет, ты скажи, скажи мне, – загорячился Даритай, забыв об архи, держа в руке пустую чашу. – Почему это вдруг Тэмуджина, а не кого-нибудь другого? Чем он стал лучше нас, взрослых людей, братьев его отца?

– А ты видел, как он живет? – снова рассердился Хутугта. – Он не только выжил, когда мы оставили его у голодной смерти в зубах, в степи, где разбойники стаями рыщут как волки, когда Таргудай кружил над ним как стервятник над отбившимся от стада ягненком, так он теперь еще лучше всех нас живет – независимо ни от кого, без страха перед кем-то. А какое место он себе нашел? Это же надо уметь так устроиться: ему и без войска безопаснее, чем всем нам, он невидим для врагов, горы и тайга его охраняют, да и у племени почти под боком. Потому он и отказался от наших подарков и жить с нами не захотел… Почему, думаешь, не захотел он, одно молодое упрямство? Нет!..

Хутугта оглянулся в сторону нукеров и понизил голос:

– Он не захотел быть перед нами обязанным, понимаешь ты? Он ведь и так выжил, значит, и дальше без нас проживет, так он рассчитал в своей голове… А ведь ему еще только десять лет, и такой уже ум имеет… Ты заметил, какой порядок у него в айле? Другие братья при нем даже в юрту не посмели зайти, он один за всех решает. И оказался он в конце концов лучше нас: мы-то до сих пор общего языка не можем найти… Как посмотрел я на него, так и показалось мне, что брат Есугей не умер в прошлом году, а переродился в сына. А если этот сын таков жеребенком, каким подрастет лончаком, как ты думаешь?

Даритай подавленно смотрел на огонь.

– Это же второй Есугей будет.

– Я думаю, он еще перерастет своего отца. Ты помнишь, что сказали шаманы, когда он родился?

– Помню я, все помню, да ведь шаманское слово, что вода в реке, на месте не стоит, да и мутно в глубине, не видно, что там на самом деле кроется.

– Но ты же видишь, что непростой парень растет.

– Да, грех не признать, – согласился Даритай. – По крайней мере, кажется, никто из его сверстников ему не ровня.