Тэмуджин. Книга 1 - [84]

– Почему они должны делить наши табуны?! – уже не сдерживаясь, запальчиво крикнул Тэмуджин. – Кто им дал такие права?

– А что вы на них бросаетесь! – вступился Хорчи. – Они говорят только то, что сказали нойоны. А нойоны, наверно, сами знают, что им делить, а чего не делить. А ведь, если сказать правду, ваш отец не в одиночку добывал свои богатства. Ему помогали братья. Теперь они и решают, как им поступить. Да и всегда так было: если умер человек, имущество его делят братья. Разве не так было, когда умерли Негун-тайджи и Мунгэтэ-киян? А ведь большая часть их табунов вашему отцу досталась.

Не зная, чем ответить, задыхаясь от стыда и бессилия, Тэмуджин резко повернулся и пошел в курень. И мучительно долго, пока не перевалил за бугор, он чувствовал на себе их злорадные взгляды.

* * *

Когда Тэмуджин вернулся домой и зашел в большую юрту, Сочигэл спала на женской половине. Мать Оэлун, устало опустив плечи, в тяжелом раздумье сидела за столом. На очажном камне горела маленькая лампадка из овечьего жира.

Тэмуджин зашел с правой стороны, сел на мужской стороне. Глядя на желтый язычок огня, с трудом удерживая волнение, он сказал:

– Нойоны хотят делить отцовские табуны.

Долго стояла тяжелая нудная тишина. Не дождавшись слов, Тэмуджин нетерпеливо посмотрел на мать.

– Бэктэр из-за этого подрался с друзьями? – каким-то равнодушным отрешенным голосом спросила она.

– Да.

Оэлун вздохнула, покачала головой. Помедлив, она заговорила:

– Видно, пришло время поговорить нам о самом важном, сын мой. Ты уже большой, идет твой десятый год. И ты должен все понимать… За меня сватается твой дядя Даритай. И я должна выйти за него, чтобы спасти владение твоего отца. Если откажусь, то все заберут и разделят между собой нойоны.

– А почему мы сами не можем владеть отцовским имуществом?

– Потому что вы еще не выросли.

– Но ведь вы с матерью Сочигэл взрослые, есть и нукеры отца. Они помогут нам, если не справимся.

– Женщины и нукеры не могут быть наследниками, и в таких делах у них не спрашивают. Вот если бы тебе было тринадцать лет, когда мужчину принимают в воины, тогда уже никто не посмел бы зариться на наше имущество.

– А знамя!.. – вспомнив, взволновался Тэмуджин. – Оно что, тоже перейдет к дяде Даритаю?

– Да, – мать тяжело вздохнула и жалостливо посмотрела на него. – Теперь Даритай-отчигин[41] будет считаться наследником твоего отца.

– Нет! – запальчиво крикнул Тэмуджин. – Я наследник Есугея-багатура и никому не отдам его знамя!

Оэлун, опешив, молча смотрела на сына.

– Нам бы теперь себя сохранить, – наконец заговорила она, пытаясь образумить его. – А там и без знамени можно прожить…

– Нет! – Тэмуджин громко скрипнул зубами, оскалив клыки. – Замуж ты не пойдешь. Знамя будет у меня. Остальное пусть забирают. Это мое слово.

– Что ты говоришь! – Оэлун с широко открытыми глазами возмущенно смотрела на него. – А с чем вы потом будете жить? Ведь только так мы сможем сохранить наши стада… у вас будет хоть какое-то имущество. Без этого вы пропадете!

– Я сказал свое слово.

Тэмуджин встал и вышел из юрты. Мать горестным взглядом смотрела на упавший за ним полог.

Утром Оэлун оделась в лучшие свои одежды, велела пригнать с пастбища ее белого иноходца. Уложив в кожаную суму подарки: кусок серого китайского шелка, три куска чая и мужскую выдровую шапку, она поехала к деду Тодоену.

Вернулась в полдень. Привезла мешочек сушеных плодов южных деревьев, который тут же схватили младшие и убежали делить. Тэмуджин, сидя у очага, ждал ее слов. Мать Оэлун сняла верхний шелковый халат, высокую соболью шапку и, одев свою простую, войлочную, села за стол.

– Дед Тодоен одобряет твое решение… – наконец, устало вымолвила она. – Видно, ты становишься взрослым мужчиной. А я постарела и ничего уже не понимаю. Теперь ты сам решай, что нам делать дальше.

Тэмуджин переживал одновременно два противоположных чувства: и распирающую грудь радость и гордость оттого, что поступил по-мужски, что его одобрил сам дед Тодоен, и холодящую нутро боязнь перед будущим, когда надо будет принимать решения, в которых легко можно поскользнуться и стать виновником гибели своей семьи. Не зная, что сказать, он молчал.

– Дед Тодоен совсем плох, – мать смотрела на него понимающими, жалостливыми глазами. – Он уже собрался вслед за твоим отцом. Если с нами что-то случится, он уже не поможет.

У Тэмуджина тяжелым комом надавило в груди, с саднящей тоской он подумал: «Как же мне быть? Кто меня теперь научит?.. – беспомощно посмотрел на онгоны и мысленно горячо взмолился им: – О духи предков, вы одни можете мне помочь, ведите же меня верным путем, не дайте ошибиться…»

VIII

Мэнлиг, начальник охранной сотни Есугея, происходил из небольшого рода хонхотан и имел сильные шаманские корни. С обеих сторон, отцовской и материнской, среди предков его были могущественные заарины[42], умевшие оборачиваться волками и медведями, вызывать грозы и молнии. Во время племенных молебствий они на глазах у народа пронизывали себя ножами и мечами, отрезали себе головы, пугая маленьких детей, а ночами летали к звездам на собрания небожителей, добираясь до самого Небесного шва