Темп - [54]

— Везение существует так же, как существует, например, матовый цвет лица или заячья губа, как влечение к мальчикам или к девочкам, то есть как своего рода естественная, благоприобретенная, предшествующая рождению, почти унаследованная предрасположенность.

— Затрудняюсь что-либо вам сказать относительно моих предков.

— У меня это главный аргумент: везучие семьи! Семьи, где индивиды, принадлежащие к одним и тем же человеческим типам, добиваются одних и тех же достижений, занимают одни и те же посты, практически из поколения в поколение, словно природе важно сохранить эту рудную жилу. Эта способность оказывать влияние на других и неизменно преуспевать там, где другие постоянно терпят поражение либо бьются впустую.

Влажный запах растущего рядом с террасой самшита смешивался с гниловатым запахом, исходившим от кустов бузины, что тоже подчеркивало контраст с тем, чем в прошлом являлся сад Эрмины. Араму было странно слушать эти речи о везении на фоне этого пейзажа, напомнившего его детские годы, ту часть его существования, в которой великая импровизация, каковой стала потом его жизнь, не присутствовала даже в стадии предвидений. Кто бы поставил тогда хоть самую малость на победы в партиях против старого оригинала Саула? И кто бы мог предсказать в ту пору, что основатель этого огромного отеля, который давил тогда всей своей массой, когда-нибудь сделает его своим наследником. Вся его жизнь вращалась вокруг этих двух событий. Только следовало ли говорить в данном случае о везении?

— Почему люди, которые интересуются формированием характера, и все эти балбесы-психиатры, — спросил Ирвинг, — не обратят внимания прежде всего на эту проблему? Везение вписывается наряду с другими показателями, которые нельзя сваливать на случаи, в этот… извините, но такого рода выражения немного царапают нёбо… в этот «генетический капитал», благодаря которому в принципе формируется личность, отдельная судьба. Только эта судьба, согласно тому представлению, которое о ней сложилось, по крайней мере на Западе, остается слишком тесно связанной с идеей борьбы против различных фатальностей, с тем, что дает смысл и продолжение жизни… и тому подобное. Везение — это наряду с красотой… А кстати, дорогой Арам, вы против нее ничего не имеете, против красоты?

— Насколько мне известно, нет, — сказал Арам, которому было трудно сосредоточиться на этой речи.

— Я говорю, везение — это наряду с красотой самый немотивированный и самый существенный дар из всех, которые только можно получить в удел. И если вы хотите знать мое мнение, то есть в этом что-то абсолютно скандальное. И хотелось бы найти этому объяснение, причину.

— Говорят, что подкинутым детям везет до конца жизни; может быть, это как раз и есть мой случай.

— Попробуйте объяснить это в Индии или в Африке… везде, где еще царит голод.

— Я говорю про наши широты. Швейцария — страна шоколада и вкусного молока… и колокольчиков на шеях у коров.

— Вы меня не слушаете. Напрягите немного ваше внимание, — бросил упрек старый Стоун, тряхнув своей гривой.

— Я слушаю вас, но, поскольку вы задаете мне вопросы, я хотел бы вернуться к красоте. Вы о ней только что говорили.

— Но мы вернемся к моей проблеме.

— Ладно, — произнес Арам. — Предположим, случай позволил мне встретить здесь очень молодую женщину. Я приехал не для этого, но вещи выстраиваются по-иному. Я замечаю эту молодую женщину и сразу же обнаруживаю, что она меня заинтересовала, увлекла и даже пленила. И я тут же говорю себе: почему эта, а не какая-нибудь другая? Почему ей такая привилегия?.. Я вот спокойно сидел здесь, на том же месте, где мы находимся сейчас, созерцал это озеро, этих чаек, этих гуляющих людей, этих детей и вдруг, внезапно, одно лицо, и я уже не совсем такой, каким был, уже не тот, что раньше… и у меня появляется желание бегать, узнавать, увидеть вновь… Скажите-ка мне, господин Стоун, что это за дар такой у нас, совершенно не зависящий ни от нашей воли, ни от наших решений? Мы смотрим, видим и делаем совсем не то, что собирались делать всего минуту назад. Вы мне сказали: везение. А я вам говорю: красота. Что это такое?

— Это западня! Ужасная западня!

— А еще что? Встретить красоту — это является частью везения, или наоборот?

— Западня, я вам говорю. Постыдная уловка природы. Обман.

И Стоун, получив новый заряд, принялся за свои обычные проклятия, констатируя, что в поголовье, где естественная невзрачность форм, отсутствие грации и физической состязательности являются, увы, общим правилом, — хотя и ободряющим для большинства, — красота вводит в игру какое-то двусмысленное искушение, своего рода спорадическое и бесцельное наверстывание, ловушку, куда непременно попадают остальные, все те несчастные, чей удел состоит в том, чтобы тянуться к миражу совершенства, который только подчеркивает их собственную несостоятельность, их неспособность сравняться с моделью.

— Не говорите мне об этом! — закончил Ирвинг. — Красота — это самый большой враг человека. Это всегда нечто, принадлежащее кому-то другому, нечто такое, что невозможно заполучить… А теперь не выпить ли нам чего-нибудь, как вы полагаете?