Темный рай - [150]

Она с отвращением повернулась и зашагала к грузовику. Джей Ди рванулся вслед и схватил Мэри за здоровое плечо.

— Мэри Ли, это не сработает. Разве ты не понимаешь?

— Почему? — бросила вызов Мэри.

— Мы слишком разные. У нас разные взгляды…

— Как ты смеешь предполагать, что знаешь, чего я хочу? — зло бросила Мэри. — Ты совершенно не знаешь, чего я хочу и кто я вообще, потому что ты с таким упорством пытаешься навесить на меня одну из твоих табличек, в которых ты расписываешь людей: «чужачка», «соблазнительница», «головная боль». Что ж, вот тебе, Рафферти, новое озарение: я — нечто большее, чем сумма твоих идиотских ярлыков. Я — женщина, и я люблю тебя, так что, когда решишь, что понял, как с этим быть, ты знаешь, где меня найти.

Она снова направилась к машине на непослушных ногах и с сердцем, щемящим от оскорбленной гордости. Голос Джея Ди остановил ее:

— Ты остаешься?

Она оглянулась и вздохнула, увидев в его глазах подозрительность.

— Я остаюсь. Надолго. Навсегда. Знаю: я не из этих мест, но это вовсе не значит, что я к ним не принадлежу. Может, тебе это и не нравится, но эта земля была обустроена именно таким путем. Те Рафферти, что пришли сюда из Джорджии, тоже не были аборигенами этих мест. Они стали ими по воле случая. И я тоже стану, только своими собственными методами, собственным путем.

Мэри залезла в кабину и с грохотом захлопнула дверцу, как раз в тот момент, когда Такер вышел из хижины. Старый ковбой перевел взгляд с Мэри на Джея Ди и, покачав головой, выплюнул на землю разжеванную плитку «Краснокожего». Такер с радостью присоединился к заговору Мэрили, надеясь, правда, на более положительный результат.

— Более тупоголового создания еще не придумали!.. — раздраженно пробормотал он, ковыляя через темнеющий двор.

— Не лезь не в свое дело, Так! — прорычал в ответ Рафферти.

Такер и бровью не повел.

— Ты хочешь любить только землю, Джей Ди, и когда ты умрешь, тебя в нее закопают. Но от этого тебе не станет комфортнее и такая любовь не принесет тебе детей, и некому будет любить эту землю после тебя, ослиная ты голова, сукин сын! Ты не узнаешь нежности и любви, уж я-то знаю, потому что сам отдал всю свою жизнь этой любви, и мне нечем после этого похвастаться — разве что ревматизмом. Я же надеялся, что у тебя хватит ума не повторять моей ошибки.

Такер заковылял на кривых ногах к пикапу, непрерывно бормоча что-то себе под нос. Он сел в кабину и запустил двигатель. Джей Ди вновь отвернулся к своей панораме, не желая видеть, как они выезжают со двора.

Аппетит у него начисто пропал. Взбешенный Рафферти вскочил на Сержанта и поскакал к Лысой горе, где, усевшись в одиночестве, принялся слушать пение койотов, вывших на поднимающуюся над Абсарокасом луну.

Здесь он стоял на коленях и держал Мэри Ли, понимая, что любит ее, и зная, что она может умереть у него на руках. Теперь же Мэри предложила ему свою любовь, а Джей Ди оттолкнул ее.

Потому что так было лучше. Так было разумнее.

Потому что так проще, а ты — чертов трус, сказал себе Рафферти.

Раньше он думал, что знает себя и за что стоит, во что верит, а во что — нет. Раньше Джей Ди гордился собой, зная: он делает то, что правильно, а не то, что легче.

Правильно ли было заточать себя в этих горах, точно в монастыре? Проще ли было выносить одиночество самоизгнания, чем рисковать сердцем, которое он так яростно защищал с самого детства?

Джей Ди подумал о Мэри Ли, рисковавшей своей жизнью ради истины, потому что она считала это правильным, боровшейся с Джеем Ди, потому что считала, что он не прав. У Мэри Ли хватило мужества отказаться от жизни, которую она знала, ради достижения своей мечты. А Джею Ди не хватало элементарной смелости признаться, что и у него есть мечты.

Теперь же Мэри Ли протягивала Джею Ди мечту. Подарок. Ее сердце. Ее любовь. А он просто отшатнулся и ждал, чтобы Мэри унесла ее прочь.

Что у тебя будет без нее, Джей Ди?

Земля.

Он посмотрел на эту землю: залитую серебристым лунным светом и окутанную тенью, прекрасную и дикую, суровую и хрупкую. Его первая любовь. Вся его жизнь.

Вся его пустая, одинокая жизнь…

Глава 34

Дни вошли в приятный монотонный ритм. Мэри встречала восходы солнца и ела солености, чтобы избавиться от тошноты. Она до основания скоблила и расчищала дом, стремясь избавиться от всех признаков пребывания в нем бывшей владелицы. После обеда Мэри устраивалась на задней веранде, сочиняя песни и впитывая в ребя окружающую красоту. Чаще всего, подремав в кресле-качалке, Мэри отправлялась вечером в «Загадочный лось» — выступать в гостиничном баре.

Раз в неделю она беседовала либо с шерифом Куином, либо с одним из юристов, горевших нетерпением привлечь Брайса к суду. Они не могли «пришить» ему какое-либо отношение к смерти Люси, но жаждали примерно наказать осуждением по закону об охране дикой природы, согласно которому Брайс был виновен не менее чем по двадцати девяти пунктам. Бен Лукас отделался денежным штрафом и приговором к общественным работам.

Федеральный судья заплатил более крупный штраф, получил испытательный срок, и у него конфисковали ранчо. Брайс вернулся к себе в Лос-Анджелес, изображая полное презрение к юристам, ведущим по отношению к нему судебное преследование. Самой заветной мечтой Мэри было желание, чтобы Брайса упекли за решетку до конца его жизни, но она прекрасно понимала, что этого никогда не произойдет. В жернова правосудия редко попадали люди, подобные Эвану Брайсу.