Темный мир - [36]

Я решил немножко переиначить прежний наговор: Я тебе вовсе не враг Я тебе честный друг В гости ко мне придешь Варежки дам для рук Дам я тебе платок Красна вина налью Будет, как вишни сок, Так вот отблагодарю…

Я вдруг сбился и стал вспоминать, о чем я думал перед тем, как исчезла кукла. Мы уже по ту сторону двери. Ну или по эту… Честно говоря, я и сейчас не знаю по которую. По другую.

Поэтому появление двух пограничников — старшего сержанта и младшего сержанта — с автоматами и собакой огорошило меня больше, чем, допустим, появление одной собаки, но говорящей.

— Стоять, — спокойно сказал старший сержант. — Кто такие? Документы.

— Мы студенты. Эс-пэ-бэ-гэ-у. На практике. Вот документы…

Я достал студбилет и паспорт со вложенным в него «открытым листом» — просьбой от ректората ко всем органам власти оказывать нам содействие. Маринка сделала то же — но как-то деревянно. Похоже, она не верила в происходящее.

— Никитин Константин Юльевич… ага… Петербург, улица Орбели, двадцать семь… Борисоглебская Марина Ивановна… Петербург, Орбели, двадцать семь… Родственники, что ли?

— Нет, просто в одном доме живем. В соседних парадных.

— Забавно. Так… «оказывать содействие…» — ну, понятно. Допуска в погранзону почему нет?

— Так какая же тут погранзона? Мы в погранзону и не собирались вовсе.

— Что значит — какая? Два километра до границы — какая погранзона! Ну вы даете, студенты.

— Не может быть, — сказал я. — Мы час назад вышли из Кутиллы. Сто километров до границы — если по прямой… а по прямой никак, потому что озера…

— Это где у нас — Кутилла? — спросил старший младшего.

— По-моему, Тишкеозеро, — сказал тот. — Но не уверен.

— Нет, ребята, никак не могли вы выйти час назад из Кутиллы, — сказал старший. — Если Тишкеозеро… По этим лесам — неделю топать, а то и больше.

Мы с Маринкой переглянулись.

— А какое сегодня число? — спросила вдруг она.

— Шестнадцатое июля, — сказал старший.

— Не понимаю, — сказала она. — С утра было пятое…

— И с утра было шестнадцатое, и сейчас шестнадцатое, — сказал старший. — Вы, видимо, эти… потеряшки.

— Кто?

— Ну, которые память теряют на какое-то время. Хорошо, что вы еще себя помните — а то некоторые и имя-фамилию забывают, и родственников не узнают. Ну ладно, пойдемте на пикет, там разберемся.

— А что, такое часто случается? — спросил я.

— Как когда. В этом году уже четверо или пятеро было… или сколько, Серега? Не помнишь?

— Больше пяти, — сказал младший. — И, что характерно, все идут к финской границе. С чего бы это?

— Потому что тех, кто идет в другую сторону, ловит милиция при железке… Такое тут место у нас. Аномальная зона. Черт-те что может происходить. Мы уже привыкли. По-первости жутковато было…

— Это когда собаки с ума сошли?

— Ну, хотя бы. Или когда все намагнитилось… Вы, кстати, жрать хотите?

— Не знаю, — сказал я. — Скорее пить.

— Пить с собой уже ничего нет. А сейчас придем на пикет, там нам и компоту выпишут, и борща… Ну и вас оформим, дело такое… режимное.

— Понимаю, — сказал я. — Сам с погранцами служил.

— А где?

— В разведвзводе. — Я сделал вид, что именно так понял его вопрос.

— Десант?

— Нет, пехота.

— Ну, тогда пошли. Пехота…

Тропа скоро вывела нас к гравийной дороге, на обочине которой и стоял «пикет»: щитовой домик, навес с печкой и обеденным столом, брезентовая палатка, маленький вольерчик с двумя конурами. Лейтенант просмотрел наши документы, заставил нас написать объяснительные, покачивая головой, быстро заполнил какие-то бланки, буркнул: «Зона…» — и ушел в дом. Через несколько минут вернулся.

— Часа два придется подождать. Будет машина, отвезет вас на заставу, а оттуда уже — как получится. С вашим старшим связаться через что можно?

Я продиктовал телефон Артура. И, если тот не ответит, телефон деканата.

— Понял, — сказал лейтенант. — Идите пока поешьте. Сереж, накорми студентов!

Мы сели за стол. Давешний младший сержант выдал нам по миске и по ложке, поставил на стол хлебницу, прикрытую бязевой салфеткой (ну, разумеется, портянкой, только новенькой), снял с печи кастрюлю, обмотанную полотенцами. Приподнял крышку, принюхался… расплылся в улыбке.

— Хорош боржгцчец! Ну, разливайте сами, сколько кому надо. В каком звании, пехота?

— Сержант запаса.

— Тогда правила знаешь.

— Дык-ть… Мариш, подставляй.

Борщ и вправду был хоть куда. Отнюдь не сплошное сало плавало в нем, а уваристая мясистая рулька; и картошечка была аккуратно порублена кубиками, и свекла, и морковка, а лук и капусту, похоже, предварительно потомили на сковородке (да, знаю, что не канонический это рецепт, не канонический, но зато вкусно). Только когда я наливал это лакомство Маринке, то обратил внимание, что у нее дрожат руки.

— Что-то не так? — спросил тихо.

— Не знаю, — так же тихо ответила она. — Не могу понять…

Это не было кодовой фразой из знаменитого и сто раз перечитанного романа («В августе сорок четвертого», если кто не въехал), но я вспомнил именно ее — и против своей воли, против объективной расслабляющей реальности — насторожился. Не подавая виду, естественно.

Налил себе, взял ломоть серого, посолил. Нацелился ложкой в борщ. Вот сейчас я подцеплю вкуснятину со дна…