Темный маг - [13]

— Хм, как бы тебе сказать… А думаешь, для чего я тебя с собой взял — мне же с утра тоже умыться надо будет…

Да… Язык мой… Ладно, кажется, в этот раз он сам дошел до мысли, что я просто неудачно пошутил. Во всяком случае, с рефлекторным позывом дать стрекача Данька справился и даже попытался улыбнуться, дескать юмор оценил… Когда же я научусь не шутить со светлыми? Люди, кажется, в таких случаях говорят: "горбатого могила исправит" — кстати, правду говорят: если, горбатого закопать месяцев так на десять, а потом то, что останется обратно поднять, то со всем авторитетом заявляю: у получившегося скелета горба не будет. Для тех, кто не понял, поясняю: это я опять так шучу.

— Ладно, Данька, шутки в сторону — брешут твои священники, хуже псин дворовых. Монстров — я имею в виду таких, чтобы всех без разбору на части рвали — у нас и вовсе не водится. Если какие и были, то у нашей братии с ними разговор короткий — тех, кто присягу Цитадели принес, мы в обиду не кому не дадим! Мертвяки у нас тоже не разгуливают… Нет, есть, конечно, несколько — но они, пожалуй, больше на живых похожи будут, нежели сами живые. Во всяком случае честнее и благороднее многих — это точно! Ну, а злодеев у нас отродясь не бывало. Мастер — тот самый, что Цитадель построил, он ведь это специально сделал, чтоб подальше от всех этих склок, интриг и подлостей поселится. А уже потом те народы, которым больше всего досталось к нему под крыло потянулись — кто сами пришли, кого силой с нажитых мест враги согнали, вроде орков тех же. Мастеру-то что люди, что орки — все едино. Только вот не учел он, что для тех, кто злобой единой живет, тот тоже и в других всегда видит. Ну, вот "мудрые" правители тех народов, что ныне именуются светлыми, и вбили себе в голову, что он у себя целую армии собирает, да против них козни строит. Ну, а когда Мастер просек, к чему дело идет — уже поздно было. Тогда и пустоши появились, хоть и меньше нынешних в половину были. Тут раньше города стояли — в этих землях, те из людей, гномов, и даже эльфов поселились, кому правда, дороже интересов нации оказалась. По ним первым только что созданный Белый Совет и ударил. У Мастера здесь много, говорят, друзей было… А может, не только друзей — маги ведь тоже живые, и мы любить можем… Но помочь он никому не успел… никого спасти не смог… только отомстить. Так пустоши и появились. А первая армия Света — исчезла.

— Священники не так говорят… Они его демоном называют — и про города говорили, что он сначала жителей обманул, а потом, когда им глаза посланцы света раскрыли, всех здесь и уничтожил. Но я больше вам верю, дядя Горислав, — жаль мне сильно Мастера этого.

— А я, что такое доверие людям внушаю, а? Не знал, не знал…

— Да просто вы мне пока только правду говорили… А светлые…

— Где ж это ты, мой юный друг, успел пообщаться со "светлыми"? Или тут помимо меня с Зармоком, еще бригада светлых магов, да группа рыцарей поддержки ошивается?

— Опять шутите, да?! Рыцарей здесь отродясь не бывало! А насчет светлых…. Мать вам ведь уже сказала, да?.. Про отца… Десятник он был — из егерского полка. Туда многих, говорят, из наших земель набирали. А как первый раз вернулся, так мать в жены и взял. Над сиротой, видите ли, сжалился! Про то, что ее отца с матерью, моих значится деда с бабкой, сами же светлые и повесили за якобы пособничество врагу, никто тогда и не вспомнил…

— Пособничество врагу?

— Раненого они подобрали — в лесу неподалеку от деревни. Человек он был, а про то, за кого воевал, на лбу не написано. Три дня его выхаживали, пока он без сознания был. Ну, а на четвертый патруль армии совета приехал. Тогда им досталось, говорили, сильно — вот они злые и были. Как выяснили, что раненный есть сразу пошли смотреть — по одежде так или по оружию, не знаю, поняли, что темный и на месте его беспомощного и прирезали. Мать говорила, что дед вспылил и в лоб их и спросил, что же за звери они такие, что раненых прямо в постели режут… Тут-то его в пособничестве и обвинили. Ну, и повесили вместе с женой, значится. Хорошо хоть солдат там один добрый попался, убедил десятника, что дочь их — моя мать, значится, вроде как и ни при чем и трогать ее не надо. Так и оставили. Солдат этот потом сам десятником стал. Как война поутихла, он вернулся и сироту в жены взял. Только не сжились они. Мать у меня добрая… слишком. Ей, что своих, что чужих — всех жалко. А отец… он твердый был, как камень — верил, что мира и счастья нигде не будет, пока всех ваших не перебьют: от детей до стариков. Но мать в этом убедить так и не сумел. А потом плюнул на все и ушел добровольцем в Седьмую армию. Два года назад это было…

— Седьмая армия… Третий пехотный полк…

— Да… А откуда вы это знаете, дядя Горислав, а?

Жаль парня… Очень жаль. К сожалению, я прав оказался. Смерть отца — это больно. Я не заговариваюсь, нет, — просто его отец действительно мертв. Теперь я вспомнил, кого напоминает мне Данька. Я видел этого человека лишь мельком, но запомнить успел. Этот десятник заставил свой взвод до последнего бойца сдерживать наступление нашей тяжелой пехоты. Жалкие три минуты — но потери в тысячи и тысячи наших бойцов. Нет — такое сложно забыть. Хотя для воина он все же поступил достойно.