Темный крестоносец - [31]

Если бы не физиономия этого типа, не беспрерывная болтовня профессора и не бутылка вина, выставленная им на стол по случаю прибытия дорогих гостей, как он выразился, ужин был бы совсем не плох. Китаец знал свое дело туго и готовил весьма искусно, не ошарашивая при этом изысками типа птичьих гнезд или акульих плавников. Но я не мог оторвать глаз от мрачной зверской рожи, которая не стала более привлекательной с тех пор, как ее хозяин напялил на себя безупречной белизны и чистоты костюм, который скорее подчеркнул его принадлежность к неандертальцам. Я не мог заткнуть уши и не слушать банальностей, сыпавшихся из глотки Уизерспуна как из рога изобилия. А бургундское пришлось бы по вкусу любителям подслащенного уксуса, но я испытывал такую неистребимую жажду, что все-таки залил в себя некоторую порцию.

Как ни странно, трапезу скрасил не кто иной, как Хьюелл. За примитивной вывеской скрывалось, как выяснилось, гораздо более сложное содержание. Во всяком случае, он оказался достаточно умен, чтобы мерзкому бургундскому предпочесть гонконгское пиво, а его рассказы о работе в качестве горного инженера в разных странах (он объездил почти полмира) были весьма любопытны. Вернее, их было бы интересно слушать, если бы он не смотрел на меня все время не мигая своими глубоко посаженными черными глазами, все более напоминая мне медведя в берлоге. А еще он мне представлялся пиратом. Так бы я и просидел там как пришитый всю ночь, если бы в конце концов Уизерспун не встал, отодвинув стул. Удовлетворенно потирая руки, он спросил, как мне понравился ужин.

— Великолепно. Не отпускайте своего повара. Премного вам благодарен. А теперь, если не возражаете, я вернусь к жене.

— Ни в коем случае! — Как будто неблагодарный гость нанес гостеприимному хозяину оскорбление. — Впереди еще кофе и бренди, мой мальчик. Часто ли на нашу долю приходятся праздники? Ведь мы, археологи, — отшельники. Как приятно бывает видеть незнакомые лица! Правда, Хыоелл?

Хьюелл не возразил, но и не согласился. Для Уизерспуна это нс имело никакого значения. Он вынес соломенное кресло, установил его и квохтал надо мной все время, пока я усаживался, настаивая на том, чтобы я непременно сказал, насколько мне удобно в нем сидеть. Потом Томми принес кофе и бренди.

С этого момента вечер пошел гладко. После того, как китаец принес стаканы с бренди во второй раз, хозяин приказал ему оставить всю бутылку. Уровень жидкости в бутылке понижался с такой скоростью, как будто в ее дне была дыра. Профессор был в ударе. Уровень еще несколько понизился. Хьюелл дважды улыбнулся. Эго была потрясающая ночь. Теленка откармливали на убой. С бухты-барахты они не стали бы тратить такое великолепное бренди. Бутылка опорожнилась, и была принесена другая. Профессор отпускал отборные солдатские шутки и сам же сотрясался в конвульсиях смеха. Хьюелл улыбнулся еще раз. Вытирая слезы умиления, я перехватил их скрестившиеся взгляды. Топор занесен. Я отпустил профессору комплимент по поводу его искрометного чувства юмора и пытался это сделать заплетающимся языком. На душе у меня лежал мрак.

Весь спектакль был, очевидно, тщательно отрепетирован. Уизерспун, ученый века, стал приносить мне со своих полок драгоценные образцы, но через несколько минут сказал:

— Знаешь, Хьюелл, мы просто наносим нашему дорогому другу оскорбление. Давай покажем ему наше главное богатство.

Хьюелл с сомнением покачал головой, а профессор сердито топнул ножкой.

— Я настаиваю. Какого черта? Что в этом дурного?

— Ну что ж...— Хьюелл прошел слева от меня к сейфу и, склонившись над ним, долго возился с кодом.— Снова замок испортился, профессор.

— Ну так набери комбинацию с конца,— предложил Уизерспун. Он в это время стоял справа от меня с обломком древнего ночного горшка. Таково, во всяком случае, было мое предположение.— Взгляните, мистер Бентолл, я хочу обратить ваше особое внимание на...

Но я не собирался обращать внимания на то, что он говорил. Ни особого, никакого другого. И смотрел я вовсе не на профессора, а в окно за его спиной. Окно, которое свет керосиновой лампы изнутри и темнота снаружи превратили в замечательную картину. И на картине этой был запечатлен, как в зеркале, Хьюелл и сейф, с которым он все еще возился. В настоящий момент он оттаскивал эту бандуру от стены. На мой взгляд, она, эта бандура, весила никак не меньше трех центнеров. Я сидел, облокотившись на правую ручку кресла и положив левую ногу на правую, а правая моя нога приходилась как раз на пути следования Хьюелла от стен с сейфом в руках. Если бы неандерталец его уронил, то он опустился бы аккуратно на мою ступню. А неандерталец именно это и собирался сделать, примериваясь, попадет или нет. Убедившись в том, что вряд ли промахнется, он выпустил сейф из рук.

— О Боже! Берегитесь!—крикнул профессор.

Крик был настолько мастерски исполнен с актерской точки зрения, что не оставалось никаких сомнений в предварительных репетициях. Тем более что раздался он с опозданием. Но профессору не было надобности беспокоиться. Я позаботился о себе сам. В этот момент я уже выпадал из кресла, выворачивая ногу, на которую опускался сейф, таким образом, что она легла плашмя на пол, а подошва встала по отношению к сейфу под прямым углом. Подошва была знатная: из кожи толщиной не менее чем в полдюйма, и это был мой единственный шанс. Не мог я им не воспользоваться.