Темный ангел - [249]

И на них я прочитала то, что поразило меня до глубины души.

Я тупо смотрела на последовательность слов. Они сливались в предложения, те выстраивались в абзацы, части текста несли в себе смысл. Здесь, на этих страницах, таилось разрешение загадки и объяснение моего прошлого.

Тогда я прочитала последний кусок дневника, самый короткий. В нем было не так много страниц. Когда я кончила, то поняла, почему Констанца сделала мне такой подарок. Я поняла, почему было вскрыто письмо.

Наконец все части загадки послушно легли на место. Я поняла, что случилось в 1930 году на моих крестинах, поняла, что происходило за двадцать лет до этого, в 1910 году. Смерть и рождение: теперь все нашло свое объяснение. Теперь наконец передо мной было имя жертвы, личность убийцы, сущность преступления.

В ходе предыдущего чтения я не уловила нескольких намеков. В некотором смысле я была введена в заблуждение: в других случаях я добровольно закрывала глаза. Констанца поймала меня на крючок, но, завершая чтение, я понимала: я позволила себе попасться в последний раз.

Часть девятая ПОСЛЕДНИЙ АБЗАЦ

1

Нью-Йорк, 18 декабря 1930 года.

Я решила, что этому браку необходимо положить конец.

Сегодня Окленд обрел своего ребенка. Когда пришла телеграмма, от ее текста у меня стало зудеть все тело. Я не хочу, чтобы нас и дальше разделяло такое расстояние. Атлантика слишком широка. Окленд, я хочу, чтобы ты стал ближе. Окленд, я решила явиться и потребовать тебя.

Думаю, Монтегю все знает. Он превратился в грозовую тучу, когда я сказала, что должна ехать в Англию. Ему не запудрить мозги разговорами о крестинах. Я надеялась, что он запретит ехать, но он настолько невозмутим, что даже не обращает внимания на моих любовников. Это разочаровывает. Видишь ли, он помнит нашу с ним сделку. Посмотрим, что сделает мой муж, если я нарушу договор. Обычный любовник – это одно: ты же совсем другое дело. Монтегю все знает: он убежден, что это ты убил моего отца.

Он ни разу не сказал, что любит меня! Даже в самой предельной ситуации. Мы столько лет женаты, а я по-прежнему ни в чем не уверена. Порой я думаю, что волную его; порой мне кажется, что он ко мне безразличен. Пару раз я чувствовала его утомление от меня и даже отвращение.

Так что, видишь, я приеду в Англию, Окленд, но так толком и не понимаю: к кому же еду? Думаю, что к тебе. Я почти уверена в этом. Ты мог бы быть моим мужем.

Это твоя ошибка, Окленд. Я сомневаюсь, насколько ты хранишь мне верность. И порой, когда я возвожу маленький стеклянный круг, который должен принять нас, ты не приходишь. Ты оставляешь меня в одиночестве – и меня начинает колотить. У меня начинает болеть голова. Я позволяю себе говорить ужасные вещи. Такие, что прямо небо гневается. Мне это не нравится.

Я бы хотела иметь ребенка. У меня был один – я тебе рассказывала, Окленд? Мне пришлось его выскоблить. Потом врачи сообщили, что детей у меня больше не будет. Я была к этому готова. Да. Я согласилась. Этот маленький ребенок не оставляет меня в покое. Я не знаю, что они делают с этими мертвыми детьми, но он приходит ко мне во сне. Он не может открыть глазки. Это еще хуже, чем мой отец.

Но сегодня я не хочу соглашаться. Сегодня ты родил ребенка для меня. Девочку. Похожа ли она на тебя? А на меня? Я хочу быть ее крестной матерью – я стану настаивать на этом. Тебе не кажется, что крестная мать более важна, чем просто мать? Звучит величественнее.

Сегодня… ты знаешь, что я делала сегодня, когда твой ребенок появился на свет? Я занималась комнатой. Комнатой, которая предстала вся в серебре, во всем блеске черного и красного цветов. Я всегда хотела иметь такую комнату. И сегодня я сделала ее. Она великолепна. Каждая мелочь в ней стоит на своем месте. Стоит сдвинуть безделушку на полдюйма, и впечатление исчезает. Вот чем я сегодня занималась.

Ты здесь, Окленд? Ты слушаешь меня? Говори. Порой у тебя такой тихий голос. Он такой спокойный. Я ненавижу, когда он такой. Говори. Кричи. Кричи громче, Окленд, прошу тебя. Констанца не слышит тебя.

* * *

Днем, когда Штерн заглянул в гостиную своей жены – помещение только что обрело законченный вид в серебре, красном и черном, – Констанца писала. Она сидела за письменным столом, склонив голову; ее авторучка поскрипывала по бумаге. Она не подала виду, что услышала шаги Штерна. Когда он назвал ее по имени, она вздрогнула. Она прикрыла рукой исписанную страницу. Когда Штерн приблизился, она торопливым вороватым движением прикрыла черную обложку блокнота.

Штерн почти не обратил внимания на эту пантомиму, хотя она его слегка раздражала. Она носила заранее продуманный характер. Цель ее была, насколько он подозревал, в том, чтобы вызвать его интерес к этим блокнотам: в начальном периоде их брака существование блокнотов с ежедневными записями скрывалось более тщательно. Но время шло: сначала блокноты просто попадались на глаза, словно по ошибке, а потом их стали демонстративно выставлять напоказ. В свое время они хранились под замком; теперь же время от времени их оставляли на видном месте, словно Констанца забывала их. Штерн понимал причины такого поведения: его жена хотела, чтобы он подсматривал за ней так же, как она шпионила за ним. И ему приходилось быть особенно осторожным. Он никогда даже не притрагивался к ним.