Темный ангел - [239]

– Я думаю, что ты уже и раньше догадывалась об этом. – Он повернулся ко мне. – Не так ли, дорогая?

– Может быть. Точнее, не столько знала, сколько угадывала. Не хотела знать. Отказывалась признавать.

Он сел рядом со мной и обнял меня за плечи.

– Это было необходимо сказать раньше или позже. Я еще на что-то надеялся, но теперь вижу, что этого не избежать.

Наступило молчание.

– Она изымала наши письма, – преодолевая свое нежелание, наконец сказал он. – И ты должна знать об этом, дорогая. Ты должна понять. И когда она врала тебе, это была самая худшая ложь из всех. Ты меня слушаешь? Я знаю, что прав. Она забирала письма.

Я не отрывала глаз от пола. Когда мне впервые пришла в голову такая возможность, когда я впервые догадалась? Я знала ответ на эти вопросы. Это произошло в ночь гибели Ван Дайнема, когда она легким кивком отпустила его брата, и я поняла: Констанце нравится разлучать людей.

– Я думала об этом, – сказала я. – Я даже хотела спросить ее. Но она бы начисто все отрицала, а доказать я ничего не смогла бы.

– Я знал, что она забирала их. – Он помолчал, сведя брови. – Каким-то образом я понял, что всегда это знал, с первой же минуты нашей встречи. Когда она поцеловала меня в тот первый день, помнишь? Все это полностью соответствует ее характеру.

– Не могу поверить. Я все еще не могу поверить. – Я с мольбой повернулась к нему. – Она же в самом деле любит меня, Френк.

– Знаю. И ни на секунду не сомневаюсь в этом. Но она разрушает все, что любит. – Он остановился. – Ты понимаешь – она уничтожит тебя, если ты ей это позволишь! Она оторвет тебя от меня и утащит в сторону – шаг за шагом. И сделает так тонко, так искусно, что ты ничего и не почувствуешь, пока не будет слишком поздно. Вот что может случиться, если ты ей это позволишь.

– Это неправда. – Я встала. – Ты не должен так говорить. Я начинаю чувствовать себя такой слабой.

– Ты не слабая, – решительно сказал он. – Но у нее есть одно большое преимущество. Ты пришла к ней ребенком. Ты знаешь, что говорят иезуиты? «Дайте мне ребенка, и я верну вам человека».

– И все же это неправда. Я не принадлежу ей.

– Нет, ты ее. Хотя бы часть тебя принадлежит ей. Когда ты сомневаешься в себе – это Констанца заставляет тебя сомневаться; когда ты знаешь, где лежит истина, но боишься признаться – это Констанца; когда ты сомневаешься в нас, когда ты сомневаешься во мне – это тоже Констанца.

Я понимала, что в его словах заключена правда, и печаль, с которой он произнес их, резанула меня.

– Разве так плохо сомневаться? – сказала я наконец.

– Иногда очень плохо… – Он остановился. – Но я уверен, что, когда вообще у нас так мало времени, может, мы не должны впустую терять его на сомнения или тратить на затяжки – и тут моя ошибка, я это знаю.

Наступила пауза. Я видела, как Френк бегло оглядел квартиру, после чего повернулся.

– Я считал, что мы должны подождать, пока обстоятельства не будут нас полностью устраивать, пока я не смогу дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Теперь я вижу, что ошибался. Я сказал, что произнесу перед тобой речь, но теперь думаю, что могу обойтись и без нее. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Через месяц, когда оставалось несколько недель до дня нашей свадьбы, Монтегю Штерн перенес сердечный удар; вскоре он умер. Я узнала эту новость из длинного и эмоционального телефонного разговора с Констанцей. Я была во Франции, и Френк, к раздражению Констанцы, оставался со мной, взяв двухнедельный отпуск в институте. Когда я сообщила ему, было утро пятницы; мы сидели за завтраком на террасе отеля. Стоял великолепный летний день, на небе не было ни облачка, дом, которым я занималась, располагался по ту сторону долины; под нами, извиваясь, миля за милей текла Луара. Движение водных струй было почти незаметным. Когда я сообщила ему известие, Френк встал и отвернулся от меня. Наступило долгое молчание.

– Когда это случилось? – наконец сказал он.

– Ночью. – Я замолчала. – Френк, она ужасно переживает. Она не в состоянии ничего делать. Я должна вернуться.

Френк отвернулся от реки. Он осторожно произнес:

– Она не жила со Штерном, практически не виделась и не говорила с ним лет тридцать. А теперь она так расстроена, что ты должна возвращаться к ней? И после всего, что случилось, ты отмахаешь по воздуху три тысячи миль, прервав работу?

– Она его вдова. Они никогда не разводились. Он даже как-то раз пришел к ней в квартиру, когда умер Берти. Френк, если бы ты видел тогда ее лицо. По-своему она любила его.

– Мы уже говорили, какой результат приносит ее любовь. – Лицо его окаменело. – Штерн заслуживает, чтобы его достойно предали земле, но не в ее компании.

– Я обещала ей, что приеду. Похороны в воскресенье. Они пройдут по ортодоксальному обряду. Она просила меня быть рядом с ней, и я согласилась. Френк, что бы она ни делала, я не могу сейчас бросить ее. Она все потеряла: сначала Штерна, потом меня…

– Неужто? – резко спросил он. – Ты выходишь замуж. Это не означает, что она теряет тебя.

– Она так считает. И в определенном смысле так и есть. Мы уже не так близки, как были когда-то. Френк, прошу тебя, она молит меня о помощи. Она просто хочет, чтобы я побыла с ней какое-то время… ну, неделю…